А левое ухо, и прядь, и щека моя –
помнят ложбинку под правой ключицей,
для них предназначенную, ту самую,
в которую сладко вдавиться, вжиться,
врасти, корешками цепляясь зА сердце,
пугаясь вызревшего рассвета.
Вот он, хмелеет и кровью красится,
вот изумляется он: раздета,
почти обессилела, обезголосела,
укрыта только рукой мужскою,
спит, превращаясь то в розу, то в озеро,
греет ложбинку щекою.