– Я, – говорит она, – больше похожа на шелковую ладью: парус в полнеба, дубовые доски, дорога лежит на юг, весла, как крылья, легки и послушны, да ветер в моих друзьях... Лишь капитана, ведущего парусник, мне изменить нельзя.
– Я, – говорит она, – завтра сойду за ржавеющий механизм: вроде, еще на ходу, только руки безвольно свисают вниз, мой господин хладнокровно считает, как масло из ран течет, и не разжалобишь, не остановишь ведущего этот счет.
– Я, – говорит она, – птица, лишенная дара вкусить полет, жгучая язва на девственном теле, крапива да дикий лен, кто-то бесстрастный тяжелой подошвою топчет мое лицо; это ли тот, кто, всадив меня в почву, навек обручил кольцом?
* * *
– Я, – говорит она, – выйду из пепла голодным лесным зверьем: думать по-волчьи, кричать по-вороньи, бесшумно ползти вперед, слышать острее и чувствовать резче, обманывать, несть во тьму...
Голову с плеч ему,
голову с плеч ему,
голову с плеч ему.