Мне говорить не стыдно о дорогих, как о богах.
Правда я так о них не говорю...
А скажешь: дай руку, отвечу: на, вот, рука.
Но клещами не вытянишь, что дорог ты мне и люб.
И целовать меня не захочешь конечно, ведь
Буду послушно хуже твоих других,
Да и не надо... Сон, отдых - моя постель
И насильно не положу: на. Лижи, люби.
Даже будет предельно холодно и темно нам -
Руку к груди ладонью подниму лишь,
Словно какая неписанная Мадонна.
И бог, снизошедший, и они на земле уснули.
Великая, в боли вся, что коснуться гадостно,
На смуглых руках узорчатый целлофан,
Бледнящий "хочу" и бронзу. Нету мне большей радости,
Чем чувствовать - раны желаешь поцеловать.
В звёздном фонарном свете рубцы рассмотришь,
Захочешь подумать: милая.
Но куда там...
Тщетно.
Неспроста - постучится - она окуналась в стёкла.
И жива ещё тоже зачем-то.
Не любви, так жалости нежностной подчинись
И обними некрасивую, пережжённую,
Как из глины и олова, стойкую полюби
Так, как стойкая любит мужей своих неженённых.
А ко двору пожалуй... Эти двери давно открыты.
Край одеяла поднят. (Без ожидания не дышала б.)
Что дрожишь? Нет, не страшно? Подойди, с языка вытру
Бред о прекрасной коже Мадонны в шрамах.