Его гордость когда-то была уместна и молода,
А теперь поизношена, исперегарена. Пустыри -
Его дом. Опустели и опустились совсем глаза, голова седа
К сорока пережитым, снаружи и изнутри.
А еще, там снаружи, он перестал быть нужен.
Но когда-то, способность терять у него была,
Постепенно она атрофировалась, стала уже,
И не стало ни стен, ни семьи, ни стульев и ни стола.
Но за это, теперь в нем почти не осталось страха,
Ни вины, ни потребностей, ни чужих навязанных прав,
Он свободен дышать и молчать, посылать всех,
И никто ему в спину не тычет, в чем он неправ.