Мой демисезонный
Прошедший сквозь пыльные бури и снег,
В проплешках искусственной кожи
Мой демисезонный -- уже человек
Прописан бессрочно в прихожей.
Созреет средь ночи преступника страсть:
Крадусь, чертыхаясь, без света,
Чтоб снова у спящего чела украсть
Платок носовой, сигареты.
Нашарю трусливо под связкой ключей,
Услышу, до темечка взмокнув,
Глухие проклятия в адрес ничей
И скрип хлорофайберных легких.
Как нас угораздило вместе прожить
Одиннадцать осеней, вёсен…
Он пахнет другим человеком -- чужим!
Он лжив, изворотлив, несносен!
Крадет, обнимая, двуличная мразь,
Очки, сигареты и мелочь,
Спиной ощутишь -- тоже начала красть
Его заскорузлую немощь.
Но утром шагнешь во враждебный мирок,
Уткнешься в услужливый ворот.
Пойдем… как ты близок мне, как одинок
И по-человечески дорог.
настройщик водосточных труб
С дождем полуночным выходит
(сутул, улыбчив, узкогруд)
маэстро каплющих мелодий -
настройщик водосточных труб,
в подвалах робко дышат мыши,
пергамент ушек парусит -
то вальс Чайковского услышат,
то шум прибоя Дебюсси.
Облупленные стены храма
и выцветшие купола
внимают отзвукам органа
и жестяным колоколам,
им не до Брамсовских веселий,
им чужд Арутюняна шик,
когда все думы - во спасенье
заблудшей в сумраке души.
В общажной келье кофе стынет,
мерцает скудный лампы свет -
сидит над мертвою латынью,
вцепившись в волосы, студент
«saepe fatalem» - шепчет сонно.
Настройщик подмигнет себе…
и грянет маршем Мендельсона
дождь на заржавленной трубе.
Уходит дождь, восходит солнце,
громкоголосен день живой,
маэстро спит…но остается
фантом музЫки дождевой -
хрустально тренькнет веткой росной,
почудится в шуршанье шин…
необходимый будто воздух,
для птичьих посвистов души
Шапка
Ондатровой шапке опять не спалось –
вздыхалось, ворочалось колко.
Жестоко подвешивать шапку на гвоздь,
ондатрово место – на полке!
Там запах древесный, там сырость болот
(приятная брюху и глазу),
умиротворённо за стенкой течёт
разбитый бачок унитаза.
На полке ей снится ондатровый рай:
болото, тростник. И осины,
сметая с небес серебристую рань,
щекочут намокшую спину.
Да бог с ним… но если вернуть ей нельзя
живучесть, плавучесть под солнцем,
снимите, снимите хотя бы с гвоздя,
вам дело благое зачтётся!
Верните на полку. Под мерное «кап»
пусть спится ей сыро и сладко,
пусть выводок ночи – двенадцать крысят
ондатры пустые сосцы теребят
под фетровой стёртой подкладкой.
ландшафтный дизайнер
приходит ландшафтный дизайнер
вполне прозаичный на вид:
улыбчивый, волосы сальные,
в лицо сигаретой дымит.
он рыщет по-свойски, ландшафты
похерив мои с полпинка.
- здесь в мраморе будет площадка.
цветы?... да оставим пока.
тут елок насадим и сосен,
скамейку поставим к сосне,
синичек прикормим под осень,
пусть тенькают всем по весне,
- там будет резная ограда,
к ограде -- нетоптаный снег.
- не надо ограды, не надо!
но он, помолчав пару сек,
воскликнул -- эй, кто здесь дизайнер?!
всё будет, как я говорю!
иначе, какими глазами,
я шефу в глаза посмотрю?
какими? под сальною челкой
горели дурной правотой
один, как и водится -- черный,
другой, будто жизнь -- золотой.