Сугробов до середины окон буйный январь намёл.
По льдам текла ледяная пыль, словно кто-то прозрачный шёл
И огромным собой рассыпал на дома её
И срывал её нервно с крыши по шву на шов.
Коленом толкался в спину, мол, торопись.
Опускался и за рукава руки вверх тянул.
Кто-то шёл и смеялся в бурю, а буря - в визг
Тормозов завывала радостно и безумно...
Каждый из нас заковал себя сам в тюрьму
И поглядывал сквозь
стены оконных линз
В белую зиму покинуто и беззубо.
И просил её призрака:
Лютый, не обернись.
Прекрати этот страшный бунт.
А Лютый всё шёл и разрывал себя,
Сыпался крошкой блёклой на каждый дом,
Сколько ни выл, лишь пугал.
И никого...
Лютый дрогнул, вздохнул и стал.
Тело прозрачное пересекла черта
От края до края в погасшем снегу земли -
Не чета ты ей, Лютый... Зорьке ты не чета,
Так умри.
Окрасился розовым мрачный холодный снег,
И заблестели сугробные лбы рубиновым...
Все вышли из тёплых тюрем, и бури нет.
И Лютого нет. Злого и нелюбимого.
Режущей красотой всё сияло вокруг неистово,
И у рябины в блестящих стеклом руках
Красные бусы во льду собирались в кисти -
Лютого слёзы вечерние знали, как
Тело прозрачное пересекла черта
От края до края в погасшем снегу земли -
Не чета ты ей, Лютый... Зорьке ты не чета,
Так умри, Лютый.
Так умри.