Грешница

Любовь Вишневецкая
     Прошло столько лет, а я до сих пор чувствую себя, мягко говоря, нехорошо. До сих пор нет уверенности, правильно ли поступила.
     Жили мы тогда в маленьком городке. Уютное такое себе местечко. Вокзал. Фонарь. Звук электрички. И голуби. Очень любила, просыпаясь поутру, слушать воркование диких голубей. Уже тогда казалось, если я когда-нибудь уеду оттуда, то больше никогда в жизни не услышу их…
     Начинался тот день обычно. Все – как всегда. Но помню его всю жизнь…
     Только-только начнет рассвет шевелить тяжелые портьеры, а первый трамвай греметь тАк сквозь закрытое окно, что невольно  просыпаешься, я пытаюсь вытащить онемевшую руку, да и все онемевшее тело, зажатое среди двух других. С одной стороны еще спал муж, занимавший, как положено, относительно своей массы, бОльшую часть кровати, а с другой стороны – маленький комочек, но развалившийся вообще поперек на категорически запрещенной ему территории. Этим комочком было наше сокровище - маленькая дочка - три с половиной года от роду. Почти взрослая…
     Соня, так звали барышню, обладала невообразимой нежностью. Правду говорят, что ни один сын не будет любить своего папу тАк, как будет любить его дочка. И не только папу. И маму, и бабушку, и деда, но даже соседку Николаевну… Нежности у нее хватало на всех. Одно было непонятно, как эта нежность сочеталась с абсолютно бойцовским характером. Просто кавалерист. В человечке, чуть выше колена росточком, было столько воли, что, казалось, ее хватит на взрослого мужчину, да еще и останется… Два в одном. Хотя, наверное, мы – женщины – все такие… И журавль, и лошадь. И муза, и дьяволица. И свет, и тень…
     Соня не вела себя, как избалованное дитя, никогда не визжала в магазине с требованием покупки какой-нибудь ненужной вещицы. Но когда выдвигала свои требования, спорить было бесполезно. Не хочу и не буду! Или хочу! Или буду.
     В доме кого-то главного не было. Ни командира, ни подчиненных. Семья дышала одним воздухом, была единым целым, но при этом каждый имел что-то свое личное - какое-то занятие, режим дня, личную территорию, стул, любимую чашку. У папы своя работа, у мамы – своя. А дитя посещало, в маршевом порядке, детский сад.
     У маленькой Сонечки была собственная комната.  Она там любила играть с армией игрушек. Этой "прелести" не было только на потолке. Ежедневно Соня по-хозяйски раскладывала их, а потом, при помощи мамы, то есть меня "счастливой", собирала.
     Комнату  она любила. И кроватку любила. Но до тех пор, пока не вползали в нее из окна сумерки. Дальше там находиться желания она не имела. Это и было постоянным спором между отцом и девочкой. Я более мягкая. Уговорить было проще. Вот и уговаривала. Каждый вечер, усиленно отмахиваясь от своего сна, Сонечка ждала, когда папа уставший уснет (иначе он не позволит нарушать закон), потом, хитренько улыбаясь, тихонечко вползала под одеяло с моей стороны, прихватив с собой мягкую игрушку Симбу.  И, как результат, наутро я, не отдохнувшая, с онемевшими частями тела, первая поднималась  и начинала летать по квартире: готовила завтрак, собиралась на работу. Потом подымала своих спящих человечков…
     После всех утренних процедур совместное утро заканчивалось. Наш папуля уезжал на работу в одну сторону города, а я с ребенком – в другую. Для меня было нормой передача дочкиной ладошки из моей руки в руку воспитательницы.
     Каждый раз, прощаясь, Соня требовательно-угрожающим тоном спрашивала: ,,Мама, ты обещаешь, что вовремя заберешь меня? Не опоздаешь?,, ,,Конечно, нет!,, - всегда уверенно успокаивала ее. Это обещание касалось того момента, когда детки в группе начинали готовиться ко сну после обеда. Для Сони это вообще было немыслимым. Она категорически отказывалась там спать. Да и вообще, быть в саду до обеда и не плакать – это просто ее одолжение. Так что: ,, Мамочка - не смей опаздывать!,, Вот я и не смела. 
     Ежедневно, проведя в школе последний урок, передав своих второклашек в группу продленного дня, я вылетала на крыльях со школы. В это время автобус дождаться было всегда сложно. Я просто набрасывалась на любую проезжавшую машину, будь-то легковая или бензовоз, КРАЗ, КАМАЗ… Лишь бы как можно быстрей доехать, лишь бы мой Котеночек не плакал, лишь бы ее не начали раздевать, чтобы уложить спать и лишь бы не пошатнуть  ее надежду… Можно понять мое состояние, когда в школе, как снег в июле, на меня неожиданно сваливалась замена или педсовет, или просто что-то внеурочное. Людям посторонним сложно представить, как моя Ласточка после такой задержки меня встречала. Просто все самые ужасные природные явления в одном взгляде маленькой девочки, все чувства, какие может испытывать взрослый человек – от глубочайшей обиды до понимания моего предательства…
     Вот и в тот день, расставшись с ребенком, я поспешила на свою работу, которая находилась далеко от садика.
     Проведя последний урок, перекинувшись парой фраз с воспитателем продленного дня, спешу на автобусную остановку. И здесь – просто радость – машина сама остановилась. Я не увидела значок на стекле, указывающий на инвалидность водителя, для меня главное – скорее добраться до детского сада.
     Водитель сам завел разговор, начал рассказывать о себе. Этому широкоплечему кареглазому красавцу повезло выжить на афганской земле. Только ранение не позволило больше ходить. Прошли года, а я до сих пор помню его густые черные ресницы, рассыпавшие тень на слишком бледные щеки.
     Я объяснила, почему спешу. Но он меня уговорил по приезду задержаться на две минуты, помочь ему пересесть в коляску. Согласилась, благо, что его дом находился недалеко от детского сада. Прямо возле подъезда стоял его гараж. Евгений, так звали моего нового знакомого, поставил в него машину и там же сам ловко пересел в коляску. Я поняла, что больше не нужна, хотела уже убегать, но мое прощание он остановил. В подъезде высокие четыре ступеньки – ему очень сложно их преодолеть. Конечно, я согласилась помочь.
     Зашли в квартиру - там новая проблема – нужно пересесть в комнатную коляску. Потом Евгений очень захотел похвастаться своим творчеством, ведь кроме мамы его никто не видит...
     Из обычных спичек он складывал настоящие шедевры. И их, правда, по всей квартире было много. На всей площади журнального столика располагался целый монастырь. Я попала в сказку. Или в студию мультипликационных фильмов. Но времени все рассматривать, у меня не было. Надо было спешить.
     Евгений очень расстраивался, когда я начинала говорить о том, что спешу.
     Вдруг он схватил меня за руку. И начал говорить быстро–быстро. О том, что его никто не спрашивал, когда отправляли на ту, никому не нужную, войну. Об ужасном ранении. О перенесенных шести тяжелейших операциях. О еще одной – последней, ее-то он может и не пережить. И, самое главное, что хотел мне сказать, это о том, что он, как и все парни, мечтал о такой красивой девушке, как я. Когда он увидел, меня на остановке - не мог не остановиться. Не мог проехать мимо такой красивой девушки, проехать мимо таких огромных зеленых глаз… Я - просто его мечта.
     У него была единственная просьба - всего лишь один поцелуй. Я пыталась как-то объяснить, что замужем, что вот так с совершенно незнакомым человеком это не делается, что, в конце – концов, очень спешу… На его глазах были слезы…
     Вырвав руку, я зачастила: ,,Прости, прости, прости...,,  И убежала.
     Только в садике увидела, как у меня дрожали руки. Подхватив свою маленькую принцессу на руки, я пошла пешком домой. Отвечая на какие-то бесконечные вопросы Сонечки, мои мысли все время возвращались к Евгению.
     Они еще долго меня к нему возвращали…
     Господи, скажи, кого винить в том, что его отправили на войну, что он – инвалид с постоянной болью, что у него, кроме мамы никого нет рядышком?.. А, помня его внешность, не приходится сомневаться, что он выбрал бы действительно самую лучшую девушку на свете. И ребенок уже был бы. И, возможно, не один. Все могло быть, как у всех. Должно было быть…
     Человека ни за что, ни про что лишили счастья…
     Моя семья для меня – солнце, воздух, вода и еще много-много чего… Иметь свою семью, свое гнездышко – желание каждого человека. Евгения лишили не только ходить…
     Сердце от этих мыслей разрывалось…
     Где-то через полгода расползалась новость: во время седьмой операции в Москве умер парень-афганец по имени Женька из нашего городка...
     Давным-давно мы уехали оттуда, но память периодически возвращает меня в то время… Я вспоминаю воркование диких голубей поутру и красивого парня афганца…
     На глаза невольно наворачиваются слезы…

                21.01.2014 г.