Трамвай от утраты до встречи
закутался в вечер —
В синеющий снег,
гаражи спеленавший по плечи,
В овчарочий мех,
в мандариново-ёлочный запах,
В столбы,
что несут фонари в забинтованных лапах...
А следом по рельсам летит серпантином позёмка,
И белые звёзды с небес опадают негромко,
И путь наш далёк или близок, не знает кондуктор —
Рождественский гном, нам знакомый немного как будто.
И мы объезжаем дома, где нас ждали когда-то,
По кругу — а значит, за встречею снова утрата, —
И Бога в свидетели и в судии призываем,
Пока от утраты до встречи везут нас трамваи.
А Бог, словно мельник, всю зиму работою занят —
И сахарный снег на фигурные пряники зданий
Не то в Амстердаме, не то в Копенгагене сыплет
И к каждому входит: “Ты счастлив? доволен ли? сыт ли?..”
А здесь всё бело... За окном — будто жизнь без помарок,
И ласковый гном из чулка вынимает подарок:
Осколок цветного стекла, помутневший от пыли, —
Наш детский “секрет”, о котором мы сами забыли.
И вышиты снегом на пяльцах трамвайного круга
Дворы, где была наша поступь легка и упруга,
Дома, где мы были любимы и сами любили,
А после — ах, знать бы, на чьи мы круги уходили!..
И мы населяем их сказками с нашим участьем
И верим, что можем вернуться туда в одночасье —
А там на столах пастила пасторальных оттенков
И ёлочных лап разноцветные тени по стенкам...
Позёмка всё вьётся по следу —
никак не догонит...
Баюкают сердце
трамвайного круга ладони,
И боль — только тень
на стекле, собирающем радость,
Как белый нетронутый свет,
из бензиновых радуг.
И добрый рождественский гном улыбается братски,
Бормочет про счастье и дом — очевидно, по-датски...
Но плох перевод и невнятно чужое наречье,
И снова кружится трамвай, в белых звёздах по плечи.
А наши печали, под снегом и ветром сутулясь,
Бредут, удаляясь, вдоль тёмного табора улиц,
И светел за окнами город, наряженный раем,
А что за пределами круга — сойдём, так узнаем...
Сойдём, как пятно,
как снега по весне,
как со сцены —
Артист, отыгравший
геройство, любовь и измену,
Оставим в вагоне
на жизнь постаревшую маску
И снова уйдём в темноту
за несбыточной сказкой,
Чтоб вновь из неё на круги возвращаться, что в омут:
Ведь узел распутать трудней, чем рубить по живому
И ждать — всем затылком, со смертью и с жизнью в разладе,—
Что кто-то окликнет, обнимет, вернёт и загладит...
Мы встретимся снова — лишь знать бы, на этом ли свете...
Отсутствие наше не все и не скоро заметят.
Простынет наш след, заметёт серпантином позёмка
Трамвайные рельсы, и звёзды растают негромко.
И будут опять коротать за работой сочельник
Метель-рукодельница, Бог — нестареющий мельник...
Когда перемелемся — сложат уток и основа
Единственный (помните?) дом, где мы встретимся снова.
Тогда и узнаем — со смыслом ли прожили, зря ли,
Кто встретил не нас и кого мы ещё потеряли,
Покуда кружили, без отдыха и без возврата,
Вангоговским кругом на дне нежилого квадрата,
Пока измеряли дистанцию в дюймах и метрах
От звона глагола до свиста разбойного ветра,
От горла шута — до смолы, закипающей в чане...
Наш выход, кондуктор! Попросим минуту молчанья.
Над тропами странствий, над топотом серых вагонов,
Над трёпом и страстью, над шёпотом писем сожжённых,
Над грохотом строек, над трубами чёрного дыма
Взлетаем — светло, безоглядно и непоправимо.
В ладонях земли — от пращи распрямившейся жженье
И искры, как свечи... Движение, Мельник, движенье!
Движение душ по кругам до звезды одинокой,
Движение рек подо льдом — по кольцу — до истока.
Прощай!.. Уменьшаясь, взмахнули антеннами крыши.
А мы и не знали, что кто-то нас в городе слышит, —
Но следом за нами, свободна, легка и упруга,
На перистых крыльях летит наша песня над вьюгой.
...В домах загораются лампы, гирлянды и свечи.
Идёт по маршруту трамвай — от утраты до встречи,
И рельсы и город в густеющих сумерках тают,
И снег, как в замедленной съёмке, стекло заметает.