Никто влечению юнца не внял
Свершить подъем наверх далеких гор,
И лишь Бурят мою мольбу принЯл,
Прикинули, что путь, увы, не скор,
На длинный выходной* мы в путь пустились.
Ружье и спальники Бурят припер,
Едой, огнем и прочим снарядились.
Пошли туда, откуда строгий взгляд
Вершины неприветливо дарили,
Окутав путь в зеленый маскарад,
Подножия свои закрыли в сопках.
Но друг мой знанием тайги богат
И он повел уверенной походкой
Меня средь сопок - ведая тропу,
В болоте не страшась трясины топкой,
Затем провел по броду сквозь рекУ.
Мы вышли на равнину, где высоко
Трава растет на пламенном лугу
И вот мой друг, когда прошли мы столько,
А путь лишь есть начало, молвил мне:
В поселке нашем ты прожил уж сколько,
Скажи, малец, по нраву он тебе?
Я отвечал ему: « Бараки как бараки*»,
Бурят, нахмурившись, сказал: «Нигде
О месте не суди по мертвой кладке,
Тем паче, строили не на века!
Что о жильцах ты скажешь, гадкий
Ребенок, мнящий что–то из себя?»
Но я пристыженно молчал. Мой друг,
Гнев от природы свой в сердцах скрепя,
Певуче стал повествовать мне вдруг:
«Ведь это житница седых шахтеров,
Наш тесный и сплоченный жизнью круг,
На шахтах мы старались без укора.
Сюда, в тайгу, страна нас позвала,
Тоннель создать желали мы так скоро,
Судьба своим коварством обвела,
За годы, чрез препятствия препоны,
Детей взрастили… Все проходка шла!
Влюбились в этих гор печальных склоны,
Где наша жизнь как этот луг цвела!»
Под шелест трав влачились, грусти полны
Мы дальше шли… Вот пролегла ложбина -
Камнями белыми окаймлена,
Я понял, что когда-то вод стремнина
Те камни округляла… Где ж она?
Бурят продолжил о поселке сказ:
«СлыхАл о том, кто чистит зумпф* до дна?
Все «композитором» зовут у нас:
Его натуре странной все дивятся,
Неряшливость в быту пугает глаз,
Но песни, что в груди его теснятся,
Ласкают слух, подхватывают влет
Все, кто живет здесь. Как родятся
Напевы – тайна: он в тайгу идет
Надолго, с вечной спутницей - гитарой,
Вернувшись, музой радует народ!
К работе приступает он бывалой,
Чудак поет и представляет здесь,
Что зумпф – пещера с грязью - покрывалом
И в краткий срок прочищен будет весь!
Нет равных в чистке певчему тайги,
Гитары бОев сколько бьет – не счесть:
Испания в огне, кубинские шаги*,
Струной его звенят - то здесь, то там
И радуют средь зноя и пурги!
Художник есть, являет кистью нам,
Воспринимая образы извне,
Рисует на холсте природы храм,
Погоды ясность, виды дол во мгле,
Сродством с природой щедро одарен
Творцом, талант ведущий к высоте!
Его очами гор извечный сон,
Мы видим будто изнутри и ближе,
И девушек красе ты изумлен,
Потоп трагичный*, птицы взмах на крыше…
Мы восхищаемся его душой,
В которой смех ребенка вечно слышен…»
Стелила на подножии покрой
Гранитный неприступная гора,
Поднялись мы в ущелье той тропой,
Что ведал друг мой, повела она
Сквозь рощицу на перевал. И там,
Концерт нам подарила тишина:
Стих ветер, восходящий по горам,
Смолк шорох щебня, со скалы слетевший,
Молчание застыло по древам,
Журчанье стихло вод, вдали шумевших.
Сраженные, остановились мы,
Чтоб шагом не смущать, на нас глядевших
Великих духов вечной тишины…
И, позже, снова друг мой в тень увел
Лесов, где выше прежних ствол сосны.
Уж солнца диск в закат слегка ушел,
Во мраке леса нам предстал тотем
И пестрыми повязками расцвел.
Шепча молитву, кланялся с колен
Мой друг Бурхану, древнему Отцу,
Под древо бросил он монет затем…
Устав изрядно, той горы красу
Постичь я, если честно, не пытался,
Мы обходили за скалой скалу,
Чудной их вид нам монстрами казался,
Иные пресекали, ввысь стремясь,
Как встали на привал, ведь день умчался...
Костер уж взвился, кашей подкрепясь,
Что манной с неба нам тогда казалась,
Мы к сну готовились, в мешки рядясь.
Коза, в прыжках, кроша скалу, умчалась,
И ветер – эльф нам освежил чела,
И птица с птицею перекликалась...
Внезапно эхом дрогнула скала
От рева грозного царя тайги,
Ружье проверил друг мой. Погнала
Дорога вдаль медведя от тоски.
Бурят повествовал: «Великий зверь,
Его ведь на любом краю земли,
Монголы божеством зовут, поверь,
Сейчас, увы, его не ценят больше,
Ведь шкуру больше духа чтят теперь»
Печальный сказ повел о звере позже:
"В нашем скромном уголке,
Именуемым «Разливом»,
Льды разбило по весне.
Солнце ярко засветило,
Смыло снег, а в вышине
Беркута крыло парило.
Да за просекой лесной
Слышен зверя рев густой.
Тихон, гнусный старикан,
Доносил когда–то он,
Лесть и грязь- его бедлам.
И жена его тряпьем
Промышляла тут и там-
Жил в достатке дедов дом.
Но чтоб водки выпить всласть,
Тихон был охотник – страсть!
«Нива», до горы домчав,
Чащей прямо понеслась.
Фея леса, с рощ начав,
Вдруг тайгою простерлась…
Медвежонок, средь дубрав,
У сосны зарылся в грязь.
Искренне смеясь, пушистый
Зверь купался в детстве чистом!
Любопытное дитя,
Деда видело из трав,
Выстрел грянул из ружья –
Чадо взвыло, оземь пав!
Мать – медведица, рыча,
Древа рушит, мчит стремглав!
Не догнать злосчастной «нивы»…
Дед не дал ей быть счастливой!
………………………………………………
Вот уж год прошел с тех пор:
Страха пенится волна,
В глубине ущелий гор,
Медведица живет. Она
Раздирает без разбору
Всех людей. Не голодна!
Части в пропасть зашвырнет
И спокойно в лес уйдет.
Из «Разлива» и «(э)С-ка»
Был охотников совет,
Полегло три мужика
Двух девчонок больше нет…
Тихону кричат: «Пока
Не заглох твой драндулет -
Исправляй свою ошибку!»
Тихон молвил: «Хвор я шибко!»
В горы семеро идут,
Чтоб медведицу убить,
Грамотно смыкают круг,
Дабы в петлю заманить!
Чрез неделю тяжкий труд
Радует. Да завершить
Начатое дело скорбно -
Зверь свиреп и бьется злобно!
Миллионы лет назад,
Возвышалась на горе.
Радовали тусклый взгляд
Метки когтя на коре.
Нападал на гада гад,
Скрылись слабые в норе.
И сейчас она стоит-
Сердце злобою горит!
Воплощение огня,
Ярости пример живой,
Взгляд, убитое дитя,
Вечно видит пред собой!
В сердце с местью, зло неся,
Но за смертью вслед - покой!
С этой мыслью зверь лихой
Вышел на последний бой!
Всюду тьму стелила мгла,
Скрыла окружавших цепь.
Не таясь, зверюга шла,
Пули начали свистеть-
Шкурой молча приняла!
И стрелка настигла смерть-
Молодого паренька
Порвала ее рука!
Тусклый взгляд ее очей
Много людям рассказал,
Зверю двигаться больней,
Кто-то ей в висок попал...
Может, иллюзорно ей,
Пред кончиной лик предстал-
Чада родного, живого…-
Смерть взяла в свои покровы.
Схоронили рядом их:
Хищницу и паренька.
Лес трагичен был и тих…
И дорога нелегка!
Ветер-то давно утих,
Только Мать у паренька…
Тихона толпой пинали,
Ребра, нос ему сломали…
……….С той поры число охотников
Сократилось плотненько…"
Брезгливо стало и тоскливо как-то,
Бурят подкинул веточек в костер,
Себя виня, что веял грусть без такта,
Рассказ смешной по теме той повел:
«Славная дева, путейщица наша Марина!
Ей богатырское тело с рожденья дано,
Доброе сердце кормило детей, и мужчина,
Избранный жизнью, смекнув, не трудился давно.
Жалиться ей на судьбу сызмальствА не пристало,
Трудится дева, приходит – готовит обед,
Видно, тогда ее страстно тайга обуЯла,
Ягоды рвать уходила Марина, чуть свет,
А приходила она из лесов очень поздно,
С полным лукошком, и чувствуя силы прилив…
Как-то она заблудилась дорогою сложной,
Клюквы нашла королевство, про все позабыв!
Радость недолго продлилась, донесся сквозь ветер
Запах ядреный, Марина глаза подняла,
Рядом медведь на дыбах, он красавицу встретил
И заревел так, что душенька в пятки ушла!
Вдруг, как сквозь сон, услыхала свой голос Марина,
Гневною правдой на бурого* голос кричал:
«Что ты шпионишь за мною, мохнатый скотина,
Может медведиц с весны ты еще не видал?
Или ты хочешь гнилое забить свое брюхо,
ПАдали, что ли, тебе не хватает, шакал?
В доме моем ты оставишь детей без краюхи!»
Гласом Марины, волнуясь, весь лес грохотал!
Долго не смог ее слушать медведь горделивый,
Мордой к земле, припустил от Марины он прочь…
А героиня вернулась домой молчаливо,
Ужин весь съела, забывши про сына и дочь…»
В веселье этом, кутаясь, уснули…
Проснувшись, на источники пришли,
Здесь много мы энергии втянули
У токов вод, вверх бьющих от Земли.
«Вода живая!» - крикнул я тогда,
Бурят шутил: « Ты мертвую найди!»
Теперь мы вверх неслись и как звезда,
Была вершина. Время ввысь нас гнало.
Хоть птицей я не стану никогда,
Стремиться – это честь! Прохладно стало…
Венец Пути, блаженство на вершине!
У ног встречало снега одеяло,
Я зрел, насколько же никчемен ныне,
Что мЕлок и безумен человек!
От вздоха здесь в груди все стынет,
Когда ты зришь истоки горных рек,
Где их начало и куда они плывут.
Стояли горы, всех вершин вовек
Не одолеть, Сизифов будет труд!
Они плывут, как айсберги во мгле,
Грядою бесконечной вдаль идут,
Вот солнце облака, лучом извне,
Пронзает, слой за слоем раскрывая,
Туман рассеивает в вышине
Могучий ветер, снег с вершин сметая.
Вершин величье не понять умом,
Лишь сердцем, воздух гор вдыхая!
Какая красота в цветке простом,
От мира скрытого среди камней,
И острие горы ему лишь дом,
В котором стал цветок еще сильней!
Я обратился вниз, где полосой легла
Стальная ветвь, Обход* узрел я в ней,
Тоннель увидел: И ствола игла,
Порталы встали как концы отрезка,
Поселок, от которого пошла
Дорога, совершенная так дерзко!
И молвил друг мне: «Вот он, вид лихой,
О красоте тайги здесь слово веско!
Здесь вид дубрав зеленый, расписной,
Громады гор наш взгляд волнуют встарь,
Здесь воздух, парень, для меня родной
И ветер – мой верховный государь!»
Назад как шли, не помню ничего,
Другим путем мы вроде эту даль,
Перемахнули, с другом повезло
Всезнающим взойти в нагорье это,
Уже у серпантина развезло,
Ползли в поселок,за холмами где-то...
А вверх десятка* ехала в тоннель,
Обратно развернув, помчала нас «карета»!
Что с помощью такой в стране теперь?
____________________________________
Примечания:
длинный выходной - работы в тоннеле велись сменами по 4 дня, между 4-ми получался выходной в 3 дня
бараки - Северомуйск в большей части состоит из бараков, но есть и бетонные дома.
зумпф - ниша под стволом, приличной площадью.
потоп трагичный - картина, на которой изображен прорыв плывуна в тоннеле.
обход - здесь Северомуйский серпантинный обход с небольшими тоннелями и "Чертовым мостом"
десятка - ВАЗ десятой модели, редкая машина в этих горных местах, в основном популярны "Нивы".