Прошу прощенья, режиссёр, ужасно я устал
Прошу прощенья, режиссёр, я весь усталый очень...
Ведь трудно каждый раз мне быть в ролях новых.
Смотри же: у меня пустые, неживые очи,
Давно до сердца не доходит, сколько нужно, крови.
Надеялся создать я новый персонаж когда-то,
Чтоб выразить суметь, что в сердце накопилось,
Но были только жесты, мимика, тоска, утраты,
И суета без цели на душной сцене долго длилась.
Ах, режиссёр, мы что-то зря в спектакле этом ищем...
На сцену выйду, и роль сиграю без прочтенья,
"Вот умерла душа моя", – я напоследок крикну.
И вдруг прорвутся чувства с таким ужасным плачем,
Что в обмороке упадёт вдруг побледневшая девчонка,
А зале зрители от сильного испуга вздрогнут.
Vytautas Macernis. Atleisk, rezisieriau, as taip esu issekes
Atleisk, rezisieriau, as taip esu issekes...
Mane nuvargino kasdien vis roles naujos.
Tu paziureki: kokios mano tuscios ir negyvos akys,
Ir jau sirdies seniai nebepasiekia kraujas.
As kazkada tikejaus rasti personaza,
Kuriuo galeciau savo siela issakyti,
Bet ka radau, tebuvo gestai, mimikos ir zodziai grazus,
Ir tas betikslis blaskymasis scenoje mazytej.
Veltui, rezisieriau, kazko vaidinime ieskojome...
Dabar as eisiu ir vaidinsiu roles nepaskaites,
Ir paskutinej scenoj taip suriksiu: „Mano siela mire“,
Pratruksiu tokiu sirdi draskanciu raudojimu,
Kad lozej kazin kur nualps isbalusi mergaite
Ir saleje ziurovai bus ilgai nuo isgascio pastire.