1.
Как я люблю Ваши возгласы, входы, минуты каждений,
и на заутренях исповеди при свечах!
Чёрный Ваш цвет клобука и цвета облачений,
и что любая фелонь кривовата в плечах.
Ибо субтильней монаха нельзя и представить;
иконописнее облика – не отыскать.
Как на Вас ни гляди – не убавить и не добавить.
К внешности ангела так не легко привыкать.
Я Вас из сотен узнала в подряснике и со спины,
не разбирая того, что меня в Вас тревожит:
то ли, что Вы так разительно были ины,
то ли, что мы с Вами чем-то подкожно похожи.
Помнится первая радость: Вы мой духовник!
Немноголетний свидетель борьбы и стараний.
Возненавидевший грех моих рукописаний,
и иерейскою властью решащий от них.
Первый мой шрам от церковно-подводных камней:
теологуменов драчка, войнушка двух разных воззрений:
«этот прозападник», «этот нам чуждый еврей» …
Вы укротили бесстрастием полымя прений,
выученный Брянчаниновым, правильный мних!
О, этот камень раздора меж нами!
О, Мень-еретик!
О, эта вящая прыть моя – ротор машины-динамо!
Эта пожершая мя, как Иону, литература! –
светская ****ь и мирская соперница храма!
«Это всё демоны… это их злая дрессура» –
хмурится профиль Ваш ангельски-иконописный.
Следом послушник на клиросе вторит кафизмой:
«На мя шептаху, на мя помышляху ми злая….»
«Демоны!» Ваши – смешны мне
как в кадре Гайдая.
Первая скорбь о несбывшемся в Вас идеале…
Мысль об отце-не монахе, отце-либерале…
Я подбирала сравненья: Уминский, Круглов…
Я примеряла к себе их – как пару обнов…
Но и в одной, и в другой – неуютно себя ощущала:
то – всё болталось мешком, то – по швам расползаясь, трещало.
Видно, мне в самую пору лишь замысел Бога о Вас.
И трепещу я любимых и странно-отеческих глаз.
2013.