ХЛЕБНЫЙ КОЛОСОК.
СКАЗКА.
Как у речки на видУ,
на песчаном берегу,
жил пурпУровый мышонок,
тот, что с шкуркою чермлЕнной*. *багряной.
Жил он в норке не простой :
ни тебе ни в земляной,
ни в песчаной, ни из глины, --
жил он в норке красно-синей,
с пУрпуру*, чей блеск и силу *продукт жизнедеятель-
знает царская порфира, ности некоторых ули-
и которым три улитки, -- ток, который исполь-
не то с Крита, не то с Шипки,-- зуется, как краска.
в незапамятном году
на песчаном берегу
наследили тут и там
в пОльзование мышам.
На другом как берегу,
у мышонка на виду,
во густющей мураве
колосок рос в тесноте.
Колосочек, колосок,
да пурпУров стебелек,
да пурпУровы усы,
да пурпУровы листки.
Зернышки все хлебные,
крупные, заметные, --
как одно в рубашечках
из пурпУрной красочки.
Колосок тот, как не мни,
как его не тереби,
он зерном не убывает,
только новым приростает.
Как под солнцем жарким,
во муравке паркой,
краской колосок играет,
хлебный запах посылает
через речечку-рекУ
ко мышонку во норУ.
И пурпУровый мышонок,
тот, что с шкуркою чермленной,
на вкуснющий дух спешит,
ко большой воде бежит,
мочит лапки в буруне,
грузнет грудкою в волне...
В миг один вдруг понимает,
что водичка прибывает,
он же -- плавает с трудом
и уже тонуть готов.
Тут мышонок из реки,
из ее большой воды,
выбирается на берег,
тянет хвост, как острый лемех,
режет мокренький песок,
скоро сильно устает
и садится под ветлою,
рядом с бурною рекою,
сокрушается, стенает
да при том, однак, гадает:
как бы вышло так ему
через речечку-рекУ
на тот берег перебраться,
к хлебным зернышкам добраться.
На ветле кора трещит,
лист серебряный блестит.
Слушает ветла мышонка --
сохнет цвет на ветках тонких.
Говорит ветла : " Мышонок,
даром, что ли, ты чермленный,
посмотри по сторонАм,
делать что, придумай сам.".
И мышонок огляделся,
рассмотрелся, присмотрелся...
Видит : чаечка в тумане
влет идет за бурунами,
ниже, ниже над водою,
зорко зырит за рыбцОю.
Как плотИчка невелИчка
выпрыгнула из водички
и попала чайке в клюв.
Тут и ветерок задУл.
Чайку подхватил под крылья
и понес над речкой сильной.
А плотИчка в клюве бъется,
трепыхает, боком гнется,
машет плоскиньким хвостом
да щетинится пером --
и срывается в водичку!
Повезло малОй плотИчке.
Чаечке же не везло :
вся рыбцА ушла на дно.
И мышонок вдруг смекает :
"Надо же, мне не хватает
пары крыльев за спиной,
как у чаечки речной!".
Из-под старенькой ветлы
через шум речной волны
прокричал мышонок смело
чаечке той серо-белой :
" ПОтка*, пташечка речная, * пташка.
чаечка моя родная,
дай мне два своих крылА,
чтобы мог летать и я,
чтоб слетать на бережок,
где растет мой колосок.
Там я колосок сорву,
в норку летом донесу.
Будет мне всегда еда:
и в жару, и в холода.".
Ветер чаечку несет,
чаечка ответ дает :
" Как же мне без крыльев быть?..
Мне без них ни есть, ни пить.
Не летАти над водою,
не глядЕти за рыбцОю.
Я без крыльев пропаду:
или в речке утону,
или разобъюсь о берег...
Мне без крыльев горе мерять.
Посмотри вокруг, мышонок,
даром, что ли, ты чермлЕнный,
и придумай что другое,
что получше, что с искрою!".
Вновь мышонок огляделся,
рассмотрелся, присмотрелся...
Видит : речка гнет волну,
пенится по буруну.
За волной идет лосось.
Плавника спинного кость
вспарывает изнутри
и бурун, и край волны.
У лосося-то бока --
крутогорбы не слегка!
Тащит в брюхе он на нерест, --
за пороги, камни через, --
розоватую икру,
круглую, одна в одну.".
И мышонок вдруг смекает,
вдруг он ясно понимает :
что вот этот вот лосось
через речку, воду сквозь
в брюхе, как саму икру, --
во теплЕ и по сухУ, --
в миг его доставит плавом, --
хоть за пУрпур, хоть за даром, --
да на встречный бережок,
где созрел тот колосок,
тот, который как не мни,
как его не тереби,
он зерном не убывает,
только новым приростает.
Из-под старенькой ветлЫ
через шум речной волнЫ
прокричал мышонок громко
сильной рыбине вдогонку :
" Зовъ* ты, зовъ, лосось речной, *рыба.
не сверкай так чешуей!..
Отпусти вперед волну.
Выслушай мою нужду.
Помоги, доставь мя* плАвом, -- *меня.
хошь -- за пурпур, хошь -- за даром, --
да на встречный бережок,
где созрел мой колосок.
Рот открой, меня глотни,
в брюхе рыбьем довези
невредимым к колоску.
Колосок я тот сорву,
с ним меня ты вновь глотнешь
и обратно отвезешь...
хоть под старую ветлУ,
хоть в пурпУрову норУ.".
Тут мышонок расхрабрился,
бегать стал, засуетился,
пурпур хвалит, выхваляет,
краске цЕну набивает.
А лосось, хоть рыбой был,
да мышонку так отбрИл :
" ПУрпур свой оставь себе,
у меня он не в цене.
Не пурпУров мой плавник,
но кровЕй я -- голубых.
Красный я под чешуею.
Красный плотью и икрою.
Цветом сим я горд и славен...
Ты же мне, как камень станешь
в брюхе полном уж икрою,
упаду на дно с тобой я,
не смогу не всплыть, не плыть,
ни пороги обходить.
Красная моя икра, --
многая и так круглА,--
рыбою уже не станет.
Нет, тебя уж пусть доставит
кто другой на берег тот.
Хватит падать мне на хвост.
Посмотри по сторонам,
сделай прежде что-то сам!".
Тут мышонок огляделся,
рассмотрелся, присмотрелся...
Видит : мравенцЫ* в песке, *муравьи.
листья тянут на себе,
тянут, нА водУ спускают,
от себя не отпускают,
забираются на них,
подгоняют лист под лист,
склеивают их слюною
на плавУ межИ собою.
Долго ль коротко то длится,
да мышонок, знай, дивИтся...
Рядом с белою кувшинкой,
как зеленая косынка,
на волне -- плотОк лежит.
Ко плоткУ -- народ спешит.
Не народ, скорей нарОдец :
мЕлок, дрОбен, зЕрен вроде;
да усат, да многоног,--
чЕрен, как углЯ кусок.
Сей народец муравьиный --
трудовит и сильным-сильный.
Он, хотя и очень мал,
да в песке, как караван!
Все идут в нем друг за другом
и несут большие грузы.
Эти -- яйца, те -- личинки.
ПОмеж них -- пустые спинки.
Спинки те не тягловЫе,
а погоничьи, не в мыле,
их немного...Караван
на плотОк вылазит сам.
И вылазит с караваном
на плотОк мурАшья мама.
Белокрыла, длиннотела --
муравьиха-королева :
как летать она -- не знает,
погонять -- не погоняет,
грузы на себе не возит --
только яйца в лЮльки ложит.
С ней в родне весь караван.
Всяк, кто в нем велик и мал :
мравенЕц*, иль моровИй*,
муралЕй*, или мравИй*, -- *муравей.
как его не назови,
он с одной большой семьи.
Эта самая семья
на плотОк залезла вся.
Струечка плотОк схватила,
крутанула, потащила,
и прибила ко лужку
на протИвном бережкУ.
Караван в траву сошел,
раз мелькнул, и был таков!
А плотОк в водичке мокнет.
На плотОк мышонок смотрит,
думает : " А что как я
да плотОк и для себя
сделаю, как мураши,
только с веточек ветлы.".
И взбодрился тут мышонок,
шкуркою зардел чермленной,
лапкой гладить стал ветлУ
по шершавому стволу
да просить, чтоб та лесИнки* *мелкие веточки.
и нетолстые жердИнки
ко земле чуть-чуть пригнула,
все листочки с них стряхнула,
наломала их сама,
сколько нужно для плоткА.
Тут ветла зашелестела,
заскрипела,загудела,
и упругие лесИнки
да нетолстые жердинки
ко земле чуть-чуть пригнула,
все листочки с них стряхнула,
наломала их сама,
сколько нужно для плоткА.
Вот мышонок сам с земли
веточки собрал свои,
сделал с веточек плотОк,
чуть побольше, чем платок,
нА водУ его спустил,
влез на жердочки, поплыл.
Времени ушло немало,
только струйка дело знала,
и прибила тот плоток
да под встречный бережок,
на котором во траве,
во густющей муравЕ,
рос пурпУров колосок,
тот, что был, как огонек,
что пускал из круга в круг
настоящий хлебный дух.
И пурпУровый мышонок,
рдея шкуркою чермленной,
выбрался на бережок,
побежал через лужок, --
раздвигая муравУ, --
прямо к чудо-колоску.
НаплутАв в траве немало, --
он, что храбр, что смел, что бравый, --
да стоптал себе дорожку
средь гвоздики и горошку,
и вбежал под колосок.
Был тот колосок высок, --
хоть не выше лопуха
ни крапивного листа, --
и стоял, как столб точеный
с головою почермленной.
Тут мышонок колосок
хвать! за остренький листок,
и давай его тянУти,
и давай тот колос гнути,
хочет стебель он сломать,
хочет голову достать,
только стебель тот точеный
с головою почермлЕнной
не согнулся, не сломался,
как стоял, стоять остался.
Да мышонок не сдается :
крепче он за лист берется,
тянет колосок на грудь,
на себя... Да тут, да тут
острый лист, как острый ножик,
что гуляет сам без нОжен,
врезался мышонку в лапку,
словно в мАсляную бабку,
полоснУл ему ладошку, --
хоть не сильно, хоть немножко, --
да порезал он мышонка
так, что кровь с ладошки звонко
каплей капнула в траву
на зелЕну лебеду.
И мышонок ослабел,
в лебеде на хвостик сел,
смотрит он по сторонАм :
влево, вправо (по бокам),
да вокруг, -- хоть встань, хоть сядь! --
лишь трава, -- куда ни глянь!..
Лишь одни ромашки, мята,
зверобой и плющ примятый.
И сказал тут вслух мышонок :
" Ну и что, что я чермленный,
Здесь вокруг -- одна трава!..
Сжалься матушка-ветла,
подскажи, ну как тут быть?
Как мне хлебушка добыть?
Делать что -- мне невдомЕк...
КрЕпок хлебный колосок!..
ПОтка, чаечка речная,
ты сестрица мне родная,
подскажи, ну как тут быть?
Как мне хлебушка добыть?
Делать что -- мне невдомек...
Крепок хлебный колосок!..
И скажи, сальмон горбатый,
ты, как брАтец мне назвАтый,
неужели труд бывАт
холостОй и без наград?
Подскажи,ну как тут быть?
Как мне хлебушка добыть?
Делать что -- мне невдомек...
Крепок хлебный колосок!..
Вы, мурашки-мравенцы,
дрУжечки мои, дружкИ,
караван свой придержите,
мне, хоть словом! помогите.
Подскажите, как тут быть?
Как мне хлебушка добыть?
Делать что -- мне невдомек...
Крепок хлебный колосок!.. ".
И заплакал тут мышонок.
Потускнел окрас чермленный.
КрАсно солнце потемнело.
СИне небо почернело.
ГрОзны тучи набежали,
над мышонком шапкой стали.
Ветер взЯлся с ниоткуда :
дует тут и дует всюду,
гнет мурАвушку к земле :
гнет и тут, и гнет везде.
Бьется в бережок волна.
Слышно, как скрипит ветла :
" Скрип, скрип-скрип, ток-ток, ток-ток...
Крепок хлебный колосок!
Не один ты слабый будешь.
Сидя, хлеба не добудешь.
Не новА твоя беда.
Поднимайся со хвоста.
Что смотреть по сторонАм
коль вокруг --травы стена.
Лучше глянь со сторонЫ
на себя -- какой есть ты?!
Скрип, скрип-скрип, ток-ток, ток-ток,
Крепок хлебный колосок!".
Скрип пропал, и ветер стих.
Слышно, чаечка кричит :
" Ки-а, ки-а, ток-ток-ток.
Крепок хлебный колосок.
Хорошо смотри мышонок :
хвост твой длИнен? нюх твой тОнок?
Рост какой и вес какой?
Почему окрАс такой?..
Ки-а, ки-а, ток-ток-ток.
Крепок хлебный колосок!".
Шапка нА небЕ порвАлась.
Солнце светом расплескалось.
Стукнул лбом в плотОк сальмон.
Слышно, как сказал и он :
" Стук, хлюп-хлюп, ток-ток, ток-ток.
Крепок хлебный колосок.
На себя ты так смотри,
чтоб увидеть, что внутри :
что под сердцем есть, во рту,
что сопит в твоем носу?
Почему смеешься звонко?
Отчего ты плачешь громко?
Поднимайся со хвоста!
Не сорвать так колоска.
Стук, хлюп-хлюп, ток-ток, ток-ток.
Крепок хлебный колосок!".
Встал мышонок со хвоста.
Выпрямилась лебеда :
мравенцАм дает дорогу.
Караван шагает в ногу.
Тут погонщик,-- в голове,--
видит : строй устал уже.
Строй погонщик придержал.
Слышно, как и он сказал :
" Тише ходу, ток-ток-ток.
Крепок хлебный колосок.
Чтобы хлебушка добыть,
надо знание открыть.
И оно -- внутри тебя.
Час пришел познать себя.
Тише ходу, ток-ток-ток.
Крепок хлебный колосок!".
Во муравке, во траве,
во зеленой лебеде,
под крапивным, под листком,
под чермленным колоском,
где ростет большой лопух,
стал мышонок думать вслух :
" Как бы мне, да на себя,
целый раз, наверняка,
посмотреть со стороны --
с высоты хоть лебеды...".
Только он подумал это,
как с него пятно из света
стало в лебеду сползАти,
стало форму обретати...
Вылезли с пятна и нос,
голова, и длинный хвост.
То пятно в одно мгновенье
стало верным отраженьем
настоящего мышонка,
только было очень тонким,
было легким, как туман,
и светилось по краям.
" О! Да это я, никак!
Это мой из света брат!
Мой двойник и мой близнец!
Мой союзник, наконец!" --
говорил мышонок, охал,
жмурился, в ладошки хлопал,
и глазам не доверял...
Да близнец не пропадал.
Тот близнец из света весь
в лебеду уже залез,
стал взбираться по стволу,
вылез сам на высоту,
на верхушке сел, сидит,
сверху пристально глядит.
И вот тут-то наш мышонок,
тот, что с шкуркою чермленной,
вдруг увидел сам себя,
и таким, как зрим всегда
он извнЕ, со сторонЫ,
с лебедОвой высоты.
Тут сказал в сердцах мышонок,
мАков стал окрАс чермленный, :
" Вот какой я! Ну и ну!
Удивляться есть чему.
Меньше чайки, больше мухи...
Длинен хвост, нет тоньше нюха
на весь свет ни у кого,
а пурпУров оттого,
что живу весь на виду,
на песчаном берегу,
в норке очень не простой :
ни тебе не в земляной,
не с песка, и не из глины,
а в норе той красно-синей,
что из пУрпуру, чью силу
знает царская порфИра*, * королевская мантия.
и которым три улитки, --
не то с Крита, не то с Шипки,--
в незапАмятном году
на песчаном берегу
наследили тут и там
в пОльзование мышам.
То-то чЕрмный мой окрас,
он чермленный точно так,
как чермлЕнна голова
у точеного ствола!
Видно, хлебный колосок
для меня лишь в травке рос,
рос, да хлебом наливался,
и меня лишь дожидался.
Для меня он здесь стоит.
Для меня свой хлеб хранит.
Как же мне его сорвать...
Надо вглубь себя влезать!".
Как сказал мышонок это,
так близнец, что был из света,
стал стекать по лебеде,
распластался по земле,
от земли вдруг оторвался,
тихо в воздухе поднялся,
и поплыл он по эфиру,
и эфиром тем все плыл он...
Тут пурпУровый мышонок,
тот, что с шкуркою чермлЕнной,
носиком эфир втянул,
близнеца в себя вдохнул
и дыханье задержал,
и глаза так крепко сжал,
что в глазах тех засверкала
звездочка, которых мало.
И тогда, во лебеде,
удивляясь сам себе,
он увидел вдруг себя
из кровЯсного* нутрА. *красного, цвета крови.
В том кровясном во нутре
сердце билось в полутьме.
Сердце, сЕреце, сердчишко,
и размером с кулачишко!
Небольшое, да живое,
билось гулким, частым боем.
Кулачок мышонок сжал,
раз, второй, и сжал, разжал...
И подумал вдруг : " А если
сердце есть сержЕнья место,
что сердИтоваться знает,
раздражается, серчает.
И под сердцем может статься
боль болючая собраться,
и тогда я, сам не свой,
плачу горькою слезой.
Ну, а если там зашлась
радость птицею кричать,
я залИвисто смеюсь
и нисколечки не злюсь.".
Стал мышонок тут дышать,
стал он глазки открывать,
стал смотреть он в кулачишко --
слишком долго, долго слишком...
И увидел в кулачке,
что в кровЯсном том нутрЕ
есть и печень, есть и почки,
есть пузырь мясистый очень,
не пузырь, желудок то,
что хватает с глотки все :
все, что лапкой в рот кладется,
что жуется, ... и, что пьется...
Видит там он и хребет,
рЕбра, словом, весь скелет,
А меж рЕбер -- легких два,
два листочка, два листка.
Орошают листья те
кислородом кровь в себе,
кровь, что бегает по жилам,
что дает всем мышцам силу.
Нос-то тянет кислород
с воздуха, как тот насос.
И при том сопит : раз, два.
И присвистывАт слегка.
Смотрит, смотрит в кулачишко
наш мышонок долго слишком.
Как близнец, что светом был,
в кулачишке прояснил
черепочек, черепок,
черепушечный силОк.
В нем мышонок различает
то, о чем уже все знает,
хоть и видит то сейчас,
несомненно, первый раз.
В черепушечном силке,
в черепочке, в черепке
мОзгаль серая лежала,
дрЯблина, которых мало,
то ли гниль, а то ли прель,
ну, пойди ее, проверь!..
Не проверишь. МОзгаль та
да была полнА ума.
У кого же в голове
мОзгаль та сидит в силкЕ,
тот и будет мозголОв :
мОзгом думать всяк готов!
Был мышонок мозголОв,
и подумал тут вдруг он,
что однажды, на реке,
видел он бобра в воде.
Тот бобер плотину строил
из неровных грубых бревен.
Он деревья так кусал,
подрезал, перегрызал,
что стволы, да вместе с кроной,
нА водУ ложились ровно...
И вот тут, припомнив это,
вдруг мышонок зрит из света
рот свой и язык во рту.
Сверху, а еще внизу,
в том во рту да два рядА
остреньких,якО пила,
ровных, беленьких зубов,
ну почти, как у бобров.
И случилось тут, свершилось.
МОзгаль сильно раскалилась,
завибрировала вся
и на свет произвела
знание, не что попало,
знание, которых мало,
то, искомое давно,
то, желанное одно,
что мышонку стало впрок,
что осилит колосок.
ПОнял сам мышонок вдруг :
надо колос взять на зуб
и тот стебель весь точеный
с головою почермленной
перегрызть, и все дела!
МОзгаль-то, не подвела...
Тут мышонок да взбодрился,
к колосочку приступился,
рот открыл,пощупал зубки,
натянул над ними губки,
и тот стебель преточеный
с головою почермленной
перегрыз легко и просто,
только вздрогнул длинный хвостик.
То-то было там потехи,--
радости, веселья, смеху,--
что мышонок пискнул громко,
пискнул, да запел так звонко,
аж легли ему под лапки
копыткИ, душица, мятка,
и ромашки, зверобой,
и горошек полевой.
Пел он так : " Пи-пи, пи-пи.
Я -- кровясный изнутри!..
Сверху же -- носат, ухат,
и хвостат, и головат.
По зубам мне, ток-ток-ток,
хлебный чудо-колосок! ".
Так познал себя мышонок,
так познал себя чермленный,
а познав, узнал и мир,
тот, что рядышком с ним был.
Долго ль нет мышонку пелось,
только взЯлся он за дело,
и по стоптанной дорожке,
средь гвоздики и горошку,
потянул свой колосок
чрез лужок да на плотОк.
Струйка тут плотОк схватила,
крутанула, потащила
ко пещанну бережкУ,
на протИвну сторонУ,
и прибила под ветлою
рядышком с отой норою,
что тебе не земляная,
не из глины, а такая,
что из пУрпуру она,
красно-синенькая вся.
Вот с плоткА мышонок сходит,
колосок в нору заносит,
и выходит из норы,
и садится у ветлы.
Говорит ветле : " Ветла,
буду сыт теперь всегда!..
Не возьмет меня нужда
ни в жару, ни в холода,
потому как у меня
хлебушком полна нора!".
Скрипнула тогда ветла
и шепнула : " Знала я,
что все так, как есть, и будет,
что ты колос свой добудешь...
Посиди тут у реки.
Посмотри на буруны.".
И с тех пор мышонок там
радуется бурунам,
вОлны пальчиком считает,
не грустит, не унывает.
А ветла, ветла качнулась,
ветками воды коснулась
и спросила так меня :
" Ты, познала ли себя?
Знание в себе ль открыла?
Колосок ли свой добыла?..
Или он такой точеный,
с головою почермлЕнной,
весь иссохся на корнЮ,
голову склонил свою,
зернышки в траву роняет,
нужет ли тебе, не знает...".
Замолчала тут ветла.
И себе сказала я :
" Мой ответ и прост, и свЕтел.
Я добыла колос этот!..
Ну, а ты, читатель мой,
колос свой добыть готов?".
Сказочке на том конец,
кто прочел -- тот молодец.