1
С тобой говорили о разных вещах:
об истинном, ложном в искусстве,
о сочности мяса говяжьего в щах,
о пошлом и низменном чувстве,
о том, что твой папа любил рисовать
(хорошим бы стал маринистом),
о том, что на свете есть стол и кровать,
где должно быть честным и чистым,
о том, что картины стоят у стены
(всё занятость – надо повесить!),
о том, что давно жить мы вместе должны,
но нужно домой: скоро десять.
2
Ветер штору рвет. Во всем доме хозяин он.
Копошится в ворохе бумаг, исписанных мелко.
Вероятно, нужное найдя, выходит вон,
грохнув дверью так, что падает со стены тарелка.
Так и ты. Врываешься в жизнь мою не стучась,
в мыслях, чувствах роешься безжалостно, беспощадно –
и выскальзываешь черным ходом, не боясь
подавиться всем награбленным. Ибо ты всеядный.
3
Это платье сто лет как никто не носит.
Так давно, что его примеряет осень.
Всё само собой сложилось, без нажима,
достоверно так и неопровержимо.
Отнесу портнихе – заберет пару складок.
Ничего не выйдет – ну и Бог с ним, не надо.
У мальчишек флагом реет пусть на мопеде.
Я живу у моря, а ты там, где медведи.
4
Почитаем Бродского.
Посидим.
Ул. Аэрофлотская,
дом один.
И в подъезде лампочка
не горит.
И в домашних тапочках
что за вид?
Почитаем Бродского.
Помолчим.
От забвенья плотского
мамин сын.
И на щечке ямочка.
Спит-сопит
в ползунках на лямочках
индивид.