1
Тете Наде
Дом – ветрам права все дадены,
печь – топилась до утра –
все хозяйство тети Надино,
все сегодня и вчера.
На рассвете миру явлены
хлеб недельный и кувшин
молока.
– Чай, не отравлены,
тяжело мне в магазин.
И глаза на время ожили
и вступают в диалог.
Все сединушки уложены
под коричневый платок.
А по стенам рамки ветхие –
брат сестры да муж жены…
– Нет мороки нынче с детками,
лишь бы не было войны.
Старым людям нынче пагуба:
не нажиться старым впрок...
И сквозит, как холод, надоба,
и молчит в углу сверчок.
2
Тете Ане
Убегают старики
в городские тупики
к громыхающей железке
от пейзажей деревенских.
Убегают старики
(знать, деревня не с руки)
от земли, что их рожала,
им рожала, дорожала,
обесценилась в душе…
На девятом этаже
и холодной, и горячей
ограничена подача…
Убегают старики
в лабиринты, в тупики.
Из намоленного дома
в города, что незнакомы,
убегают доживать.
Убегают умирать.
3
Седые старушки в вазонах герани,
в смешных занавесках из выцветшей ткани,
седые старушки у окон сидят,
седые старушки из окон глядят.
А в комнатах скромных и чисто, и свято:
и скатерть свежа, и постель не измята.
И в старом шкафу сторожит нафталин
хозяйкин забытый давно палантин.
И муха звенит над столом в абажуре,
Вертинский грассирует о Сингапуре…
Недвижно у окон старушки сидят,
как снимки живые, из рамок глядят.
Глядят – сквозь сегодняшнюю скоротечность.
Глядят – сквозь пространство в какую-то вечность.
Глядят – сквозь дома, сквозь меня, сквозь стекло…
Такое от Бога у них ремесло.
4
Старушка сидела и сыпала птицам
зерно. Воробьям, голубям и синицам
клевалось, кричалось, кружилось, жилось.
Старушка качалась, светилась насквозь.
Старушка ходить по двору не умела.
Старушка на лавочке тихо сидела
и сыпала, сыпала, сыпала птицам
зерно – воробьям, голубям и синицам.
5
Старики врастают в окна,
как немые витражи.
Краска древняя поблекла,
как давно поблекла жизнь.
Старики врастают в стекла,
как засохшая герань.
И сирень в саду промокла,
и не та над миром рань…
Бледнолицы, яснооки,
слеповаты и тихи.
И сивиллы, и пророки,
светоносные стихи…
Старики врастают в рамы.
Излучаясь и дробясь,
неотступно и упрямо
прорастают Богом в нас.
6
В шаге от Бога,
в шаге от рая,
в шаге от вечности,
замирая
перед рывком из или над бездной,
женщина на кровати железной…
Глаз нет – две ямы,
обе – могилы,
дна нет – две черных пропасти.
Силы
нет,
чтоб озвучить вечное имя.
Рта нет – пещера.
Только живыми
кажутся брови –
странные птицы:
то ли овсянки,
то ли синицы.
Стихли-умолкли ветки-морщины:
эта – за дочку,
эта – за сына,
эта – за ночи там,
у киота,
эта – за слезы,
эта – за что-то,
что потеряла да позабыла,
век весь искала.
Век весь любила.
Век весь кормила с плошки,
с ладони
да с чугунка.
Да век весь о доме…
Руки, что крылья,
имя Надежда –
вот все пожитки,
вот вся одежда…
В шаге от Бога,
в шаге от рая
светит лампадка,
в дом собирая
ангелов светлых и херувимов...
этот – за дочку…
этот – за сына…
этот – за слезы там, у киота…
этот – за то-то…
этот – за то-то…
этот…