Кроме «Поэтической мастерской» Паша занимается в секции бокса:
победитель открытого первенства в г. Кузнецке - весовая категория до 46 кг;
победитель областного первенства, проводимого в г. Кузнецке в 2000г - весовая категория до 58 кг.
Побеждает на ринге и пишет стихи.
Год рождения – 1985
Закат
(Зимняя зарисовка)
Смотрю на закат и меня переполняет удивительное ощущение радости, что такое прекрасное явление будет повторяться вечно.
На склоне дня, когда солнце висит, как фонарь, между темнеющим небом и чистейшим белым снегом, каждый может увидеть картину необычайной красоты.
В небе смешались все краски: багровые, алые, голубые и белые.
На фоне закатных лучей чётче рисунок снежинок, прыгающих с ветки на ветку.
А к утру паук-туман сплетёт из них паутину и развесит по острым пикам тополей и сосен. Великолепная Русская зима!
Чародей
Жил одиноко старик-чародей.
Много он видел и знал - грамотей.
Был он в мечте и в реальности был,
Верил в любовь и от скуки грустил.
В море бросался - спасал Посейдон.
В битвах сражался - не выдержал он.
Словно растаял в ночной тишине.
Снится и снится теперь он во сне.
И говорит: "Не вернусь я назад!"
Имя теперь ему дали - ЗАКАТ!
Водопад
(автору 12 лет)
Тут скалы берег окружают,
Веками боги их карают, -
Уступы скал сточили воды.
Над ними голубые своды.
Зеркальный блеск реки бегущей,
Глазам спокойствие дающий;
Летит, срываясь вниз, вода,
Не перестанет никогда.
Лишь пенный шум не слышен мне
С картины дивной на стене.
Чародей
(автору 13 лет)
Горы верхушка щекочет солнце,
Хохочет солнце - рыжее оконце.
В горе той живёт колдун-чародей.
Ух, много он знает седой грамотей!
Бывал он в мечте и в реальности был.
Не знал лишь любви и от скуки грустил.
В море бросался – спасал Посейдон,
В битвах сражался – не выдержал он.
Покой обретая в ночной тишине,
Со звёздами вместе гуляя во сне,
Ушёл он в мечту, и не ждите возврата.
Ищите его на дороге заката.
Чёрный замок
(автору 13 лет)
Там, в мире ночи и теней
Живёт волшебник, он – злодей.
В его стране витает зло,
А всё добро – не для него.
Среди болот и тьмы гремучей
Стоит туман и лес колючий.
Сквозь лес никто не проходил,
Там путник кровь свою пролил.
Дороги к замку не найти,
К нему по небу ты пройди.
Снег
(автору 12 лет)
Узоры падают на брег
Весь свой недолгий чудный век.
Снег вдруг придёт, уйдёт, растает,
То все тропинки заметёт,
Сухие листья уберёт,
Деревья пухом занесёт.
А в полночь волшебство придёт,
И нам волшебник принесёт
Звезду с ночного неба!
И никакого гнева.
Снежинка
(автору 13 лет)
Снежинки небрежно на ветки садятся.
Они всё кружатся, кружатся, кружатся.
От жизни уходят, не зная конца.
Невольницы ветра – лихого гонца.
Откуда-то сверху летят они в нас,
Меня - не смущает…, а как насчёт вас?
У каждой снежинки есть цель – приземлиться.
Они не боятся друг с друга свалиться.
А страшно им только одно –
Всем вместе свалиться на дно.
И это случится весною…
Придется смириться с судьбою.
Сентябрь
(автору 13 лет)
Дождь по лужам постучал,
Листья жёлтые примял.
Лёгкий ветер просвистел
День, как ночью, потемнел.
Рёв поднялся, вздрогнул дом,
Разразился сильный гром.
Ярким пламенем стрела
Тёмну тучку рассекла.
Долго билася она
И о землю, и в моря…
Притомилася, устала,
Спать ушла и не дышала.
Солнце тучи прогнало
И, на радость всем, взошло:
Запах листьев и костров,
Тёплый день и тёплый кров.
Шутка
(Автору 13 лет)
От шутки человек очнётся.
Придёт в себя.
И нехотя вдруг улыбнётся
И сам шутя.
Но шутка может также ранить,
Как никогда.
И человек печальным станет.
Придёт беда.
И одолеет мысль дурная
его уже.
И оживёт тоска былая
В больной душе.
И не захочет жить он в этой
Своей тоске.
"Хочу я умереть поэтом
С пером в руке!"
Но шутка в жизнь его другая
Опять придёт.
И от тоски былой, печали
Вдруг уведёт.
И в сердце вспыхнет вновь желанье,
Родится стих.
Вот бытия простая тайна,
Прекрасный миг.
Весна
(автору 13 лет)
Наша Сызрань лучше всех
на земле родной
Но бывает грустно ей
зимнею порой
О, погода спящая,
ты её согрей
И дожди ненастные
на неё не лей!
Ты, зима холодная,
отпусти её.
Ты, весна горячая,
обними её.
Люди ждут богатую
тёплую весну.
И весна ответила:
- Я не подведу!
Наша Сызрань лучше всех
на земле родной
И ещё красивее
раннею весной.
Ни одна столица
не сравнится с ней.
Пусть живёт наш город
много-много дней.
Мой любимый город
(автору 13 лет)
Город наш – старик седой,
Триста лет ему с лихвой.
А стоит на Волге он
Шлёт он всем земной поклон.
Башен пики и домов,
Золочённых куполов…
Кто не спросит, я отвечу:
Лучше города не встречу!
***
(автору 13 лет)
Нагрянет смерть к тебе незванно,
И оборвётся жизнь нежданно.
Коль не пришёл конец, шути,
Пускай зажжётся кровь в груди.
Ведь смерть не любит смех людей,
Ты ей назло шути вольней.
Живым не сдайся, не робей,
Шути и смейся всех сильней.
И вот ты вырвался из рук
Её ужасных, смертных мук.
Живи ещё сто лет потом,
Укройся шуткой, как плащом.
***
(автору 13 лет)
Такая чудесная ночь,
И сказки волшебные прочь.
Нас приключения ждут,
Дороги опасные тут.
Давай же скорей собирайся в путь.
Попутные ветры будут нам дуть.
Если нечем тебе рисковать,
То не стоит о том вспоминать.
Лесная тишина
(автору 13 лет)
Последние лучи солнца пронеслись над лесом. Ночь настала прохладная. Луна почти полная, только небольшая её часть закрыта чёрным облаком. За кронами елей звёзд почти не видно.
Ты идёшь тихо, еле ступая на хрустящий, но мягкий ковёр леса. Боишься нарушить тишину, сотканную из ночного неба, бледного света луны и тихого пения сверчков. Пройдёт ночь, поднимется озорное солнце и снова будет играть своими бликами с синевой озера.
Ошибка героя
(автору 15 лет)
Время ещё не успело затянуть раны войны. На Дальнем Востоке победе радовались не меньше, чем в Москве. «Мы победили!» - с радостью и облегчением восклицали дети и старики, солдаты и их жёны. На столы к обеду подавали самое лучшее, что могло быть у народа в послевоенное время. Лишь в рыбе люди не испытывали недостатка. Море выручало. Вблизи от маленькой деревушки, дома которой, хоть и не бомбились фашистами, от времени подряхлели и выглядели покосившимися развалинами, располагался военный лётный полк, в который недавно пришло пополнение молодых, только что закончивших обучение лейтенантов. Они ещё не знали запаха пороха, не были на фронте. Жизнь и небо раскрывались для них полностью. Новички уже летали, набирались опыта. Руководил ими бывалый, повоевавший капитан Сарыкин, списанный с фронта по ранению зимой сорок третьего. С тех пор два военных года и один послевоенный капитан провёл здесь, в Дальневосточном лётном полку, подготавливая молодых лётчиков к фронту, к войне. А теперь пополнял армию молодыми офицерами. С протезом Сарыкин справлялся хорошо, но был освобождён от полётов и лишь руководил ими. Рядом с взлетно-посадочными полосами стояли краснокирпичные казармы, а чуть подальше, у дороги в деревню, штаб и радиостанция.
Шёл обычный будничный день, когда по дороге промчалась генеральская машина, из города, и остановилась неподалёку от дверей штаба. Шофер открыл дверцу, и из машины появились два офицера. Высокий, с орлиным носом майор и приземистый, коренастый генерал. У штаба уже выстроились лейтенанты. Бравые и молодые они стояли по команде «смирно». Генерал неторопливо обходил строй, хвалил лётчиков. За ним, не отставая, шёл майор. На улице было прохладно. Не отступали майские заморозки, да и ветер с океана отнюдь не был тёплым; свежим и влажным – да, солёным – тоже, но никак не тёплым. Офицеры, генерал, майор и простые солдаты оделись сегодня в шинели. Генерал не был многословен, и поэтому, немного подумав, просто сказал:
- Офицеры, к нам с фронта прибыл мужественный и опытный лётчик, майор Коланов Сергей Иванович. Его задача обучить мастерству молодых офицеров, которые находятся в подчинении капитана Сарыкина
Скрипнула дверь штаба, и на улице появился Сарыкин, чуть прихрамывая, он подошёл к генералу.
- А вот и Сарыкин! – радостно заметил генерал.
- Так точно! – отчеканил Сарыкин.
Капитан и майор, с улыбками на лицах, крепко обнялись, как добрые старые друзья. Позже выяснилось, что капитан и майор были знакомы ещё в войну. Они служили в одной эскадрильи. После ранения Сарыкина отправили в госпиталь. У капитана не было семьи, и он согласился приехать сюда, на край страны. С тех пор они не виделись. Капитан явно был старше Сергея Ивановича, но по званию уступал майору. О том, что майор Кланов – Герой Советского Союза, все узнали только на следующее утро, когда погода поправилась, и Сергей Иванович снял шинель. На груди с множеством других наград красовалась золотая звёздочка – самая дорогая награда для каждого воина. Вечером майор рассказал, как он получил это почётное звание героя.
- В сорок втором, осенью наш аэродром обнаружили немецкие танки и пехота. В сопровождении последней они начали атаку. Пока враг был ещё далеко, я залез в кабину своего истребителя и хотел было уже взлетать, да не тут-то было. Ведь осень, дождь, взлётное поле размыло, и я понял, что до нужной скорости мне разогнаться не удастся. Тогда я решил вести огонь по врагу с земли. Угол обстрела был подходящий, наш аэродром располагался в низине. Пехота фашистов рассеялась под пулями крупнокалиберного пулемёта моего истребителя и автоматов наших солдат. Но так дальше продолжаться не могло – «тигр» попал в крыло моего истребителя. Я выпрыгнул из самолёта и побежал к окопам. Вскоре подоспели наши. Когда бой окончился, и выяснилось, что мы вышли победителями, мне позвонили из штаба и сообщили, что мне присвоили звание Героя Советского Союза. Вот так всё и было.
Сергей Иванович закончил свой рассказ. Солдаты и офицеры изумлёно смотрели на героя, с которым им предстояло долго служить.
На следующий день начались обычные учебные полёты. Герою предстояло работать на штурмовике ИЛ-10. За день до его первого полёта погода стояла прекрасная, так что никаких неожиданностей ждать не приходилось. Сергей Иванович самолично осмотрел машину и, довольно крякнув, по-мальчишески запрыгнул в кабину. Сарыкин и другие лётчики стояли у полосы, наблюдая за взлётом майора. Коланов начал разгоняться до нужной скорости. Сухое бетонное покрытие, безоблачное небо и полный штиль не предвещали ничего дурного. Но, когда штурмовику предстояло разогнаться ещё на тридцать метров, майор начал взлёт.
- Да что же он творит? – Сарыкин взволнованно смотрел на старающийся взлететь самолёт, всё ближе и ближе подходя к взлётной полосе. – Разобьётся безумец!
Майор старался поднять машину в воздух, не задев при этом хвостом взлётное полотно, иначе – гибель всего экипажа. Самолёт всё выше тянулся вверх, и, когда он оторвался от земли, хвост находился в нескольких сантиметрах от полосы. От этих жалких сантиметров зависили жизни молодых ребят. Коланову удалось взлететь. Все облегчённо вздохнули. Теперь всё будет хорошо, теперь Герой справится.
Когда штурмовик без происшествий приземлился, Сарыкин сразу направился к майору. А тот, улыбаясь, гордо кричал:
- Ну, капитан, как я выглядел на взлёте, а?
Но капитану явно стало не до смеха, он готов был взорваться.
- Как дурак и безумец, товарищ майор, вы могли погибнуть сами и погубить других. И твоё звание, и награда, Сергей, тебя никак не оправдывают. Тут гордиться нечем. Такая ошибка ясна каждому новобранцу в нашем полку. Тебе должно быть стыдно, ты же Герой, - Сарыкин остановился. - Что тут ещё можно сказать? Ошибка, она и у Героя – ошибка.
После таких слов Коланов побледнел. Он часто дышал. Его переполняло возмущение, и он не смог его сдержать:
- Вот именно, я Герой Советского Союза, кроме того я старше тебя по званию, капитан, и ты не смеешь разговаривать так со мной.
- Да ты гордец, майор. Помню, в сорок третьем ты был дру…
- Что? Да как ты смеешь? Я не обязан перед тобой отчитываться. Кругом, марш! – Сарыкин не двинулся с места. – Я сказал: кругом!
- Есть, товарищ майор, - Сарыкин развернулся и быстрым вымуштрованным шагом пошёл к казармам.
Вечером, после ужина Коланов подошёл к Сарыкину и положил ему на плечо руку:
- Меня удержала от наказания только наша старая дружба и твоё ранение, - капитан небрежно дёрнул плечом, скидывая руку майора.
- Ты должен понять, что ошибся и чуть не угробил людей. Сможешь понять, - ошибки больше не совершишь.
- Это не ошибка, капитан, я специально начал взлетать раньше.
- Тем хуже для тебя и для других.
Капитан ушёл.
Дни проходили быстро в полётах и учениях. Коланов летал ещё несколько раз, но всё проходило, как по маслу. Все успокоились и забыли о том, что случилось неделю назад. И только Сарыкин помнил тот случай, бесполезное и опасное «геройство» майора. Дожди прошли. И опять начались полёты. Взлётная полоса ещё не успела высохнуть, но, как офицеры не отговаривали майора от полёта, он настаивал на нём, и они отступили. Тогда ещё никто не знал, что это будет его последний полёт.
Коланов ясно понимал, что нужно снова возвратить уважение подчинённых. Сарыкин взволнованно наблюдал за огорчённым майором: «Не нравится мне Герой наш, а ведь ему сегодня лететь». Но капитан знал, что отговаривать майора бесполезно. Задул тревожный ветер. Его порывы не были столь сильны, и полёты не отменялись. Экипаж приготовился к полёту, майор привычно осмотрел машину.
- Всё в порядке, - удовлетворительно сказал он механику. – От винта! – крикнул Коланов и захлопнул кабину.
Всё шло хорошо. Штурмовик привычно разогнался. В душе Сарыкин надеялся, что майор не станет совершать прежней ошибки. Но его надеждам не суждено было сбыться. Всё было, как в прошлый раз. Майор стал отрываться от земли, не разогнавшись до нужной скорости.
- Лишь бы вырулил, только бы взлетел, - шептал капитан.
Коланов резко взял штурвал на себя, и, когда колёса штурмовика оторвались от земли, и самолёт уже был в нескольких метрах от земли, хвост полоснул по скользкому бетону. Самолет стал заваливаться на бок и упал на брюхо. У Сарыкина и других офицеров, что выбежали на взлётную полосу, перехватило дыхание. Они ринулись в бесполезную гонку за самолётом. А он всё полз вперёд, к концу взлётного полотна. И вдруг раздался оглушительный взрыв, пропала последняя надежда. Разве кто выживет в таком пекле?
- Всё, это конец. Не спасти! – вскричал кто-то из офицеров.
Они тяжело дышали, глядя на догоравшие останки штурмовика.
- Вот он Герой, - подавленно вымолвил капитан, - гордость погубила его и весь экипаж. Гордость – самое опасное из всех пороков человека.
Маленький человек
(автору 15 лет)
Отца забрали в армию через полгода после начала войны. Его не взяли сразу на фронт, потому что он недавно был прооперирован – папе удалили грыжу. Хотя тогда мне не исполнилось ещё шести лет, я до сих пор помню бинты, запах лекарств в районной больнице Новоспасска, где оперировали папу. Затем его отправили на Правую Волгу охранять склады с оружием. После его ухода жизнь пошла намного сложнее, но люди перебивались без мужчин в семьях, и мы как-то жили.
Наступил 1942 год. Мама узнала, что отца забрали на фронт. Теперь он был далеко от нас, и надежда получить хоть какую весточку от папы становилась нереальной. Мы, а это: я, мама, младший брат и три сестры, жили в небольшом доме на окраине села, рядом с красивым маленьким озером, на которое летом я бегал купаться и смотреть уток. Как и у всех, наш огород не отличался большими размерами. Началась война, и из мужчин в семье остались только я, да маленький брат Колька.
- Возраст труду не помеха, - говорила сестра, когда я ныл от усталости и жаловался на возраст, выбиваясь из сил на колхозном поле, а затем на домашнем огороде.
Но деваться было не куда. Хочешь есть – работай. И мы работали. Оленька и Маша, старшие сёстры, мама и я уходили в поле, а младшую Таньку оставляли дома с Колей, ему тогда было два года, а сестричке четыре. Так прошли март и апрель. Сорок второй год прошёл в переживаниях за отцов и под лозунгом: «Всё для фронта!» Только сейчас я понял, как тяжело было тогда шестилетнему мальчугану. Но многое уже забыто, многое стёрлось из памяти, как страшный сон. Но этот случай я никогда не забуду.
Наступил конец мая. Уже сажали тыквы, и мы, как обычно, работали, а младшие сидели дома. Мы возвращались в избу поздно и находили ребятишек голодными, но на то и назвали детей детьми – они редко плакали и. несмотря на голод, с любопытством лазили по всем углам небольшого дома, много спали. Мама говорила: когда спишь – голода не чувствуешь. Когда выдавался свободный от работы день, мы босые бегали по траве на лугу, кувыркались в потоках тёплого воздуха и умывались холодной водой из чистого лесного ручья. А потом опять начиналась тяжёлая работа. Так мы жили. Двадцать пятого мая наша семья опять была в поле, работы стало поменьше, и мы возвращались домой задолго до заката. Подходя к избе, мама услышала детский плач. Ревела Танька, безошибочно определила мама и бросилась в дом. Мы тот час побежали за ней.
Танька заливалась слезами, сидя на полу, а рядом с ней, так же на полу, лежал Колька. Он бредил, тихо шепча какие-то мычания.
- Он весь горит, - закричала мать. – Что? Что с ним случилось? Батюшки!
Она подбежала к Таньке, рванула её вверх, встряхнула и хотела что-то от неё добиться.
- Отвечай, дочка, что с ним?
Мама трясла Таньку, но вскоре, поняв, что ничего от неё не добьёшься, оставила её в покое. Вместо неё подошла и наклонилась над Колей.
- Он весь горит, боженька, жар у него, врача надо, - шептала мамка.
Танька перестала хныкать и теперь изумлённо глядела большими слёзными глазами, как вопила её мать.
- Да где ж его взять-то доктора этого? В селе у нас самый учёный, небось, и сколько пальцев на ногах сосчитать не сможет, - запричитала Оленька.
- В больницу повезём.
Успокоившись, мать продолжала:
- До неё пять километров. Давайте, заверните его в одеяло. Я за телегой схожу.
Мамка поспешно выбежала, а сёстры стали заворачивать маленького в одеяло. Через минуту мы все сидели в телеге. Главным было – успеть до больницы, а разбираться, что случилось с Колькой, будем потом. Мы не думали, что с братишкой случилось что-то серьёзное. Конечно, ему нужен был врач, но это вряд ли грозило его жизни, тем более, дорога была сухая, а мама хорошо управлялась с лошадью. Мы ехали медленно, стараясь не трясти телегу о кочки, чтобы не тревожить малыша. До больницы оставалось не более двух километров. Я сидел рядом с сёстрами на снопе сена, когда заметил, что грудь Коли остановилась и перестала подниматься после очередного глубокого стона. Я ещё не мог поверить, что мой маленький брат умер. Помню, мама бросила вожжи и кинулась к нам. Затем я помню лишь крики и плач. События, предшествующие нашему прибытию в больницу, стёрлись из памяти. Собственно, из того, что мы делали там, мне помнились лишь слова врача, который вышел к нам из кабинета:
- Диагноз – отравление.
Мы вернулись домой поздно ночью. Там успокоившуюся сестру мать заставила рассказать, что же делал брат во время нашего отсутствия днём. Таня рассказала, что он всё время играл в деревянные брусочки, затем облазил комнату и добрался до печки, проверил содержимое всех печурок, в которых мама держала всякий скарб. Содержимое одной из них его особенно заинтересовало, как выяснилось позже, там был медный купорос, отец его использовал при работе, он катал валенки. Оказалось, что Коля нашёл также деревянные палочки и стал окунать и красить их в порошке голубых кристалликов. Во время игры он испачкал руки. Таня достала лепёшки, и они стали есть, так отрава попала Коле. Ему было два года и два месяца. Малыш не понимал, что умирает. Он мучился от боли в животе, от жара и температуры. Тогда люди погибали не только на фронте, но и в тылу. Сейчас на могиле Коли стоит высокий железный крест – память о смерти брата.