НОЧЛЕГ
Владимиру Крупину
Дом средь леса, бревно, поляна.
И луна, словно пень торчит.
Лай собаки истошный, рваный.
Вышел дед на крыльцо, молчит.
«Приюти.»
«Заходи, покуда.»
А в руке у него ружьё.
«Опасаешься?»
«Много люда.
Реже добрые, чем гнильё.»
Покурили, попили чая.
Образа в заревом углу.
Ходит кот по избе, скучая.
Точит звонкий сверчок пилу.
Огляделся. Берёт зевота.
«Где положишь-то?»
«У икон.»
На повыцветших жёлтых фото
Над кроватью – она и он.
Улеглись. Из-под пола – сырость.
«Мне-то скоро, наверно, в гроб.
Но, скажи, что с землёй случилось?
То – пожарища, то – потоп.»
Что ответить? Молчу нескладно.
Точат ходики: тик да так.
«Не хотишь говорить, и ладно.
И твои дела не табак.»
Светит полно луна в окошко,
Даже видно: на сундуке
Дремлет щупленькая гармошка,
Позабывшая о руке.
«А умеешь сыграть?»
«Пожалуй.»
Поднимается и берёт.
Эти звуки сквозь сердце жалят,
Словно он свою душу трёт.
Отыграл. В темноте пошарил
И опять – на сундук её.
«То – потопы, а то – пожары.
Что же деется, ё-моё!»
Наступи – тишину раздавишь.
За диваном скребется мышь.
«Вот и ты ничего не знаешь.
Утоптался. Поди-ко, спишь?»
В белой майке сидит на лавке
В мироздание погружён.
Тени скользкие, как пиявки,
Шевелит листва у окон.
«А ведь что-то неладно в мире:
У земли повернулся крен…»
Расплывается жёлтым жиром
Лунный свет от сосновых стен.
Тонконогий, как белый аист,
Он поднялся: « Пойду я спать.
Ничего-то и ты не знаешь,
Потому, что не хочешь знать.»
…Вот и думаю о погоде.
За печуркой прилёг старик.
«Что в народе, то и в природе...»
Только ходики: тик да тик.