Патологоанатом

Кэтти Муза
  Место, где расположился морг, походило на небольшой безлюдный закоулок с заброшенным сарайчиком в два этажа. Его окружали никак не гармонирующие меж собой высочайшие деревья и небольшие кустики,часть которых была по праву поломана ветром. Одинокая тропинка, с ничтожным количеством засохших ёлочных веток,небрежно разбросанных где - то по её краям, вела к деревянной прогнившей двери.
  Само здание, строившееся, казалось, в своё время из всего, что попадало под руку ( камней,досок, кирпичей ) навевало мрак и нескончаемую пустоту. Каждое окно в нём выглядело по - особому. Ни одного похожего.Часть из них была завешана старыми тряпками, другая забита наглухо ветхими берёзовыми палками, а на некоторые задвинута ржавая, почти тюремная решётка. 
  Ярко- выраженный запах смерти витал где -то в воздухе. Я не смогла бы дать ему какой - либо характеристики и даже приблизительного окраса. Этот запах был несравним ни с чем. Его приходилось чувствовать каждому индивидуально, по- своему. Для меня этот запах был чем -то особенным. Иногда я осмеливалась проникать в сие место даже поздними вечерами. Тогда, когда кроме темноты и кричащих вдали птиц, мне удавалось разглядеть тени или отблески от дальнего света проезжающих машин. 
  Но никогда, никогда, пусть было это ранним утром или тёплым летним днём, никогда мне не удавалось застать здесь что -либо живое, за исключением одного индивидуума. Пару раз я замечала за углом этой тёмной обители серый грузовичок. Он принадлежал властителю и обитателю этого замка, - главному врачу - хирургу, и конечно же,- патологоанатому.
  Этому мужчине было немного за сорок, но выглядел он гораздо старше своих лет. И это вряд ли от того, что тот курил, как дышал. Хотя и от этого наверняка тоже. Высокий, худощавый, приятно обросший и крайне седой, он сидел всегда в одной и той же позе, разглядывая какие - то снимки. Выражение его лица никогда не менялось. Оно было вечно усталым и 
невозмутимым, повидавшим, как мне казалось, нечто такое, от чего теперь оно вряд ли могло бы освежиться улыбкой.
  Я подходила ближе к его окну, пожалуй, единственному, в котором время от времени раскупоривались шторки и включался тусклый свет. Это был дотла прокуренный кабинет, с двумя разодранными креслами у стола в центре,и красным старинным диваном в углу. На стенах висели всевозможные грамоты, медали, дипломы, схемы, проекты, таблицы, памятки, рентгены, и т.д. Бывал он здесь не каждый день, а только тогда, когда из больницы по-соседству поступал новый рабочий материал. И тогда, он, по обыкновению спокойный, делал вскрытие, с привычным ему выражением на лице заполнял различные документы, подготавливал и выдавал родственникам свидетельство о смерти. Потом, когда все люди уже расходились, докуривал последнюю сигарету, выключал старое радио, прямо из розетки ( кнопки на нём давно уже стали непригодными ), допивал последний глоток холодного кофе без сахара, занавешивал эти чёртовы шторки и садился в свой грузовик.

2010