_______________ РЕГЛАМЕНТ РАБОТЫ СТРАНИЦЫ РЕВЬЮ _______________
день 1-10 — Приём оригинальных авторских текстов со ссылками на первоисточники.
день 10 — После специального объявления Обозревателя приём текстов прекращается.
день 11-12 — Текущий Обозреватель отбирает на свой вкус 5 (или более, по желанию) лучших или наиболее интересных текстов и пишет на них развёрнутые комментарии, которые затем переносятся в "шапку" ревью.
день 13-14 — Участники и все желающие обсуждают комментарии Обозревателя.
день 15 — Открывается страница нового Двухнедельного ревью и начинается приём оригинальных авторских текстов.
Обозреватель: Андрей Моисеев http://www.stihi.ru/avtor/amois
_______________ ИТОГИ РЕВЬЮ _______________
Привет всем!
Не знаю, можно ли назвать это обзором – пусть будет просто подведение итогов.
Во-первых, мои благодарности (в хронологическом порядке):
Ильдару (Арабскому Алфавиту) – за то, что втянул меня в эту авантюру и все две недели поддерживал добрым словом;
Аюне – за ссылку на коллекцию лучших психоделических текстов;
Черному Георгу – за терпеливое и ненавязчивое просвещение в области психоделики;
- всем участникам ревью, которые не побоялись принести свои тексты на суд вредного и, наверное, не всегда объективного «типаэксперта».
Есть 400 разных способов классификации поэтических текстов. Я, как Остап Бендер, придумал 401-й. С точки зрения дилетанта (коим я себя считаю), стихи проще всего поделить на четыре кучки:
- понятные и интересные;
- непонятные и интересные;
- понятные и неинтересные;
- непонятные и неинтересные.
Сразу скажу, что в нынешней подборке последние две категории практически не были представлены. Хотя надо признать, что и степень понятности, и степень интересности различалась довольно заметно.
Это только кажется, что писать понятно и интересно довольно легко – ведь то, что читателю понятно, ему, как правило, и знакомо. А если он и без вас всё знает – как его заинтересовать? Вечная психоделическая проблема! Видимо, нужно найти нечто такое, что вполне укладывается в представления читателя об окружающем мире, но при этом никогда прежде не приходило ему в голову. Ничего себе задачка, если учесть, что читатель и так напичкан самыми разнообразными знаниями и богатым жизненным опытом!
Самым ярким представителем этого направления среди участников нынешнего ревью я бы назвал Черного Георга. Два его текста действительно обогатили меня новыми впечатлениями. Наверное, писать на Психоделике, чем хороши стихи ЧГ – это всё равно, что пилить опилки, поэтому я просто приведу второй стих, сразивший меня гениальной концовкой:
дистиллируя Сведенборга _______
...а ангелы – такие же, как голуби, –
едят и пьют вино
в твоей квартире.
им всё одно: назваться алкоголиком,
спасти тебя от мух, заначку стырить...
ты веришь, что они – т а к и е, ангелы;
не те, что на полотнах Тинторетто.
так верит рыба – людям с аквалангами,
так верит в репу тянущего – репа.
и ангелы в тебя, отчасти, веруют,
как бездна – в тех, кто вглядывался в бездну.
и, наливая к а ж д у ю – как п е р в у ю,
они в твоей квартире поднебесной
склоняются к тебе, как к пашне агроном,
как к горизонту строчки – bold italic.
ты вместе с ними пьёшь
и, выходя в окно,
стесняешься сказать, что – не летаешь...
Я думаю, никто не обидится, если я объявлю, что Черный Георг выступал в этом ревью вне конкурса? Тогда я смогу выразить признательность еще пятерым авторам, которые, как мне кажется, вполне заслужили «респект и уважуху».
Следующее понятное и интересное стихотворение – «Книгочей» Гаэлины:
Обыкновенно, пригласив меня
В волшебный дом, пропахший керосином,
Хозяйка пела, блюдцами звеня,
И угощенье к чаю приносила.
Библиотечный страж, учёный кот –
Привратник колченогой этажерки,
За лакомым куском, идущим в рот,
Следил, вперив единственный прожектор
Большого глаза, словно говоря:
«Поешь, милок, а далее увидим!»
И, потирая боком книжный ряд,
Урчал утробно, стар и безобиден.
Я книгу брал, ложился на кровать,
Влеком уютом перьевой перины.
Привратник оставался тихо ждать
Меня у входа в дивную долину.
По шерстяным барханам одеял,
Шёл рыжий сон ко мне на мягких лапах,
Свернувшись в изголовье, заслонял
Собою керосиновую лампу…
Сквозь толщу меха чувствуя хребет,
Упругий ритм кошачьего движенья,
Я видел городов морозный свет,
Края снегов в безмолвии блаженном,
Летела ночь, густа и высока,
Со мною вровень на крылах воздушных,
И утопала в мягкости щека
На васильковом берегу подушки,
На сказочно прекрасном берегу,
Где забывались детские печали,
И, словно спотыкаясь на бегу,
Неутомимо ходики стучали.
Чтобы написать длинный текст и нигде не сфальшивить, уже надо обладать определенным поэтическим вкусом и мастерством. Зато при грамотном подходе «многабукв» позволяют создать маленький замкнутый мир и как следует погрузить в него читателя. Мир, который создала Гаэлина – цельный и вполне узнаваемый, хотя далеко не каждому выпало в детстве описываемое счастье. Очень теплое получилось стихотворение, прямо не хотелось выбираться из него наружу.
Совсем другой мир – жесткий и суровый, но зато свободный и безбашенный – получился у Тамары Барышевой в стихотворении «В глубину»:
Двадцать первый – сетевой – век.
Поэтов - хоть пруд пруди.
Муз на всех не хватает.
Их по-прежнему девять?
Или уже одиннадцать?
Девятьсот одиннадцать?..
Звоню - ни одна не приходит,
не дарит никто вдохновения.
Ну что же, вперёд, утопающий,
спасай себя сам!
Над пропастью во ржи
делаешь первый шаг,
отрываешься от опоры
и летишь, летишь...
Этот полёт будет вечен,
для него не нужны батарейки,
только бы не зацепиться
за выступы острой рифмы,
за узловатые корни смысла.
Ты летишь, набирая скорость,
набираешь в открытом Word-е,
из-под пальчика с клавиатуры
вылетают стайками строки -
перелётные,
сетевые.
Наполняется время душевным свистом,
заливается песня по самый венчик,
ускорение всё заметней.
Ты летишь!
В жопу - крылья,
туда же перья
и дуновения
вдохновенья.
Главное в твоём полёте – глубина
от точки отрыва/обрыва
до точки «А-а-а-а!»
Впрочем, она, как всякая глубина,
относительна:
свободное падение
тела в точку -
для зрителя только мгновенье,
для тела полёт бесконечен.
Конец?
Точка.
А так хотелось стихов...
Верлибр, который не отпускает – это вообще редкость и большая заслуга автора. При отсутствии «цемента» (то есть размера и рифмовки) достаточно одного неточного слова, любого незначительного сбоя, чтобы произошел непоправимый разрыв авторского замысла и читательского восприятия. Поэтому я всегда очень осторожно и даже с некоторой опаской подхожу к чтению верлибров. Но здесь автор крепко держал меня за руку и благополучно довел до финала. По-моему, это вообще лучшее стихотворение из того, что я читал у Тамары.
На границе понятных интересных и непонятных интересных стихов расположился «Армагед-год» Юрия Семецкого:
Тихо ползи гадюка по склону холма.
Там на вершине миру придёт лох-нес.
Будет поруха свальная тьмой полна,
а в остальном без галстуков, но не бес...
Бестия в тёмном в полночь задумал путч.
Бледные кони рвутся с поводьев в ночь.
От горизонта сонмища грозных туч
стая клевретов хочет к холму сволочь.
Бледные всадники медлят, молчит трубач,
Бестия ждёт, в руках растирает прах.
Только скажи, и кони сорвутся вскачь,
Сея в подлунном мире и смерть, и страх.
Тихо ползи гадюка, поспешность — ложь.
Там впереди судьба не в своём уме.
Тихо ползи гадюка, пока ползёшь,
Бледные кони останутся на холме.
У Юрия стихи многослойные, что является верным признаком настоящей поэзии. Внешний слой порадовал качественной игрой слов (начиная с названия) и красиво обыгранным старым сюжетом о вечной битве добра со злом. При повторном прочтении (втором, третьем и т.д.) возникают новые смыслы и трактовки; одну из них сам автор подсказал мне в замечаниях. Читателю, у которого есть немного времени, чтобы задуматься над прочитанным, стихотворение Юрия доставит не меньшее удовольствие, чем гроссмейстеру – головоломный шахматный этюд.
Перейду к стихам непонятным, но интересным. В этом случае задача, стоящая перед автором еще сложнее. Среднестатистический читатель не любит непонятного, а порой и боится. Боится лишний раз обнаружить собственную некомпетентность, почувствовать себя обманутым, открыть для себя что-то, ломающее привычные представления. Защитная реакция в таких случаях – бежать. Бежать к знакомым ориентирам, которые вернут мятущуюся душу в привычный мир, вытрут слезы и восстановят чувство собственного достоинства. Задача автора, пишущего непонятно – схватить за руку, пресечь попытку побега и показать теневую сторону Луны, которая, по его представлению, не менее прекрасна (а может быть, не менее ужасна), чем лицевая. И если после этого читатель, шмыгая носом, говорит «да, это здорово» - что может быть ценнее такой награды?
Наиль Мелиханов. «Сова зимой»:
Дочери.
Снег шёл всю ночь. Девятый, литерный и веский.
Так траченный левкас летит с довизантийской фрески,
иль пепел вспыхнувшей и выгоревшей Бетельгейзе
до-тла.
Ось колеса (уи-уильм) увязла и обод вниз ушёл по ноль-меридиану,
оставив свет, чьи млечные осколки медлительнее пуль Киану,
а мы – два Мумми - Па-и-Мю – равновелики мыслящему океану
Ле-ма.
Мы, потерявшие дома улитки, ползём наискосок по склону
и тянем две глубокие строки к подвешенному паутиной трону
Чурляниса. Всегда права, и в два крыла скользнёт навстречу стону, –
со-ва.
pspspspspspspspspspspspspspspsps
Ничего личного:
К. Воннегут, У.Фолкнер, Т.Янссон, Б. и А.Стругацкие, М.К.Чюрлёнис.
Шмыгая носом, говорю: «Здорово!» В 12 строках собрать столько разнонаправленных образов, соединить их незримыми, но исключительно прочными связями – и после этого с вызывающей скромностью написать «ничего личного» - это, на мой взгляд, высший пилотаж. И не беда, что далеко не всякий оценит прелесть этого небольшого стихотворения. Вполне допускаю, что иной читатель буркнет себе под нос «ну и что?» - и пойдет себе дальше. Ничего не попишешь - у артиста Велюрова тоже были «другие любимые авторы»...
И последнее, а вернее первое среди равных стихотворение, которое я хочу выделить особо - «Первая четверть, последняя четверть» Игоря Брена. Непонятное и чертовски интересное.
.
Пустынен вечер, восточна гладь -
ветра ночные кобылы съели.
Густым очерчен росток тепла -
свеча сочилась у колыбели.
Голодным создан ковёр песка -
неотражённый огонь растерян.
Дороги звёздам не отыскать -
на небосклоне догонят тени.
Морозный остров ослеп вдали.
Куда бы деться, укрыться где бы?
Полоской острой последний блик -
рука младенца закрыла небо.
Рискуя оказаться неучем и невеждой в глазах Игоря (что, честно говоря, не составит для меня большого труда), попытаюсь описать свое восприятие этого текста. Мне думается, что в нем происходит анти-Рождество, когда не свет звезды указывает путь волхвам, а наоборот, тень от руки новорожденного закрывает свечу над колыбелью, и в мире наступает абсолютная непроглядная темнота. Иначе говоря, классический библейский сюжет превращается в свою противоположность. Однако если уж ставить всё с ног на голову, то для достижения полной гармонии делать это надо до конца, не останавливаясь на полдороге. Поэтому все выразительные средства этого стихотворения, несущие в себе черты неправильности, которые страшно раздражали бы в любом другом тексте, работают здесь на усиление впечатления. Это и «восточна гладь», и «ветра ночные кобылы съели» (я так и не знаю – ветра ночные или ночные кобылы?) – и «голодным создан ковер песка», где «голодным» можно прочесть сразу в трех падежах – «кем?», «кому?» и «каким?» Мастерство Игоря Брена (замечу, не в первый раз явленное), на мой взгляд, заключается в виртуозном дирижировании этим хором инвалидов русского языка – виртуозном до такой степени, что у читателя даже не возникает мысли, что в тексте что-то не так. И вот это, насколько я понимаю, и есть самая настоящая п с и х о д е л и к а.
Спасибо дочитавшим! Всем удачи!
А.М.