«ТЕЛО ПОЭЗИИ»
+++ журнал "Футурсобрания" +++ издаётся с октября 2008 +++
+++ выпуск 67 +++
+++ НОЯБРЬ 2013 +++
составление, редактура, обложка – Татьяна Виноградова
______________________________________________________
------------------------------------------------------
С О Д Е Р Ж А Н И Е
Б о р г и л Х р а в а н о н
МОЙ ПУТЬ
http://www.stihi.ru/2013/11/13/6224
В л а д и м и р М о н а х о в
ЧЕЛОВЕК – ФАНТОМНАЯ БОЛЬ БОГА...
http://www.stihi.ru/2013/11/26/1718
А н д р е й Н а с о н о в
«В капюшонах ночи…»
http://www.stihi.ru/2013/12/08/6737
Д а р ь я С п и р и т (Д а р ь я В а в и л о в а)
ПОКА БОГИ СПЯТ
http://www.stihi.ru/2013/11/09/5277
И я К и в а
«Время вышло, сбросив перчатки, палата пуста…»
http://www.stihi.ru/2013/11/26/8230
Игорь Конов
ВСЁ ВОЗМОЖНО...
http://www.stihi.ru/2013/11/29/9104
Д м и т р и й Б и л ь к о
ЗАЩИТА ЛУНГИНА
http://www.stihi.ru/2013/11/13/1706
Н а д е ж д а Б е л я к о в а
ЭДЕМ
http://www.stihi.ru/2013/11/11/8452
К р и с п и
БЕЗМОЛВИЕ НА 4 ЧЕТВЕРТИ ВЕЧЕРНЕ-УТРЕННИМИ ШАГАМИ...
http://www.stihi.ru/2013/11/30/1542
Т а т ь я н а З о м м е р
МОЗГ-САМОПИСЕЦ
http://www.stihi.ru/2013/11/30/11548
Т а т ь я н а В и н о г р а д о в а
«В тихом раю слов…»
http://www.stihi.ru/2013/11/24/272
В л а д и м и р К л и м о в
ЖИЗНЬ НАВЫЧЕТ
http://www.stihi.ru/2013/11/30/11520
В л а д А н д е г р а у н д
СУДЬБАК
http://www.stihi.ru/2013/11/20/5272
В и к т о р и я Р а с с в е т н а я
ТИШЕ
http://www.stihi.ru/2013/11/27/9913
А л е к с а н д р Г у м ё н н ы й
МРАМОРНАЯ УЛЫБКА
http://www.stihi.ru/2013/11/21/11275
А л е к с а н д р С а в о с т ь я н о в
ЧЁРНЫЙ ВОРОН
http://www.stihi.ru/2013/11/17/9653
А л е к с а Д р а к у д (А л е к с а н д р а К у д и м о в а)
БОЛЬ МОЯ
http://www.stihi.ru/2013/11/18/10727
Ж а н н а Б у р л а к
МНЕ ГОВОРЯТ...
http://www.stihi.ru/2013/11/22/247
Б о р и с С о л д а т о в
МАГНИТ
http://www.stihi.ru/2013/11/29/11173
А л е к с е й З а р и н
МАГНИТНЫЙ МИР
http://www.stihi.ru/2013/11/15/7056
Н а д е ж д а Б е л я к о в а
ПАХОМЫЧ
(из цикла рассказов «Ругачёвские чудеса»)
http://www.proza.ru/2013/06/07/668
______________________________________________________
------------------------------------------------------
Б о р г и л Х р а в а н о н
МОЙ ПУТЬ
Разрыв
С традицией.
Знаемой,
Не презираемой –
Перечитываемо-читаемой,
Любимой.
До разрыва,
После
Разрыва,
Можно сказать,
И в месте
Разрыва.
Но – разрыв,
Всё же разрыв,
Именно –
Так надо –
Разрыв.
В л а д и м и р М о н а х о в
ЧЕЛОВЕК – ФАНТОМНАЯ БОЛЬ БОГА...
* * *
по бездорожью жизни…
Галина Золотаина
Куда в России не пойдёшь –
всюду бездорожье жизни...
Даже там, где проложен
пунктиром асфальт
по колдобинам времени
славянской цивилизации...
* * *
мое сердце снова свободно как чистый холст
Татьяна Зоммер
придёшь с улицы
и станешь долго-долго
в ванной воображения
мыть руки
которыми касался всего-и-всех
по пути ко мне
но так и не решишься притронуться
к отпечатанному
на чистом
холсте
зеркала
телу
моему
* * *
тело узнаёт себя
Александр Гумённый
обследую себя взглядом
в утреннем зеркале
из тьмы тьмущей...
боли сердечной
* * *
А ковром-самолетом прослужит кровать
Юлия Вольт
Мой милый Бог уж заметает свет...
Кому светить, когда в кромешной тьме, положим,
удобнее всего хранить на склоне лет
молчание, как на ночном, так и на смертном ложе...
* * *
столько счастья дано!
Наталья Никулина
жил как жил,
ничего не прибавил в мире,
а умер – люди подсчитали итоги –
счастливый был человек, говорят...
А ведь ничего не убавил в мире.
* * *
Формула Бога: Квадратный корень из нуля
Константин Кедров
время пытается
заболтать вечность
мелочами жизни,
но вечность ничего не слышит,
ведь она, по задумке Бога, –
глухонемая...
* * *
с Богом в деле
Влад Андеграуд
Бог создал – Слово!
Подельник Бога – Человек
вместе с лукавым
перевёл его в цифру,
размножая новости от Сатаны!
* * *
Блаженство смерти
Владимир Микушевич
за закрытыми
глазами – спит твоя смерть...
наслаждается
* * *
Кто ищет Бога, тот никогда не найдёт Его.
Владимир Микушевич
доехать к Богу на такси
затратив на дорогу стольник
и приголубит сирых сих,
Господь, хоть я средь них – раскольник
добраться к образам и пасть
сжигая на душе пустое
и лицезреть, как шла толпа
сквозь небо, всё от звезд густое
нас на вершине свето-тьмы
объединяет крестик медный
мертвы поодиночке МЫ
и только с нами Бог – бессмертный!
А н д р е й Н а с о н о в
* * *
В капюшонах ночи
иноки фонарей –
вдоль дороги цепочкой
(вокруг светочей лиц
молятся насекомые)
сквозь дремучий город,
который, как ночное животное,
только сейчас начинает жить,
мерцая неоновыми зрачками,
ища кем бы подзакусить.
Город голоден и одинок
среди собственных улиц,
воет на луну
сиренами скорой помощи
или полиции,
передразнивая, как пересмешник,
крики о помощи.
Он охотится на
людские пороки.
Обводит взором
тела проституток,
тела людей, потерявших голову
в танце, в зелье, в глубоком сне.
Но для тех, кто не спит,
есть идущие вдоль дороги
со свечою
иноки фонарей
Д а р ь я С п и р и т (Д а р ь я В а в и л о в а)
ПОКА БОГИ СПЯТ
Плавление горных гряд
В лучах неземного жара.
Пока твои боги спят,
На небе горят
пожары.
Здесь я зачерпну закат
И очи твои омою.
Смотри, что случилось, брат,
Пока боги спят,
с тобою.
Ты весь, с головы до пят,
Им вверил свои удары.
Пока твои боги спят,
Ты пьешь терпкий яд –
кошмары.
И глаз не сомкнув опять,
Ты просишь покоя слезно.
И воешь часы подряд,
Пока боги спят,
на звезды.
Ты веришь, от аз до ять,
Лучу своей путеводной.
Пока твои боги спят,
Ты мчишься под скат
и рад. Но
Звезды твоей термояд
Мерцает ужасно хило.
Ты сбился с пути, мой брат,
Пока боги спят
в могилах.
И я К и в а
* * *
Время вышло, сбросив перчатки, палата пуста,
Твоё место вон там, под вязом, в тени креста,
И, пожалуйста, без эксцессов, пар изо рта
Симулировать бесполезно, ты же мужик,
Вот и стой – босой, бледнолицый, как новый Адам,
Айя-Софья, Кёльнский собор, Хурва, аль-Харам…
Подытожим – маяк, путь народам и городам
Указующий, пока твой усопший двойник
Архитекторы в землю зароют здешних могил,
Колыбельную снулому телу споёт Азраил,
И родня шумной стайкой бодрых горных горилл,
Выждав пару минут, на воскресный укатит пикник.
А фантомное сердце стучит «я живой, я живой»,
Словно Мёртвое море грохочет волна за волной,
Воду мёртвую чувствуешь рёбрами, кистью, стопой,
В этой точке пространства ты сам себе равновелик.
Ты безрадостно в полое входишь большое ничто,
Словно конь пресловутый в небезызвестном пальто,
И теряешься в нём между «кто-либо» и «никто»,
Как во чреве столовых бумаг – расписной черновик.
Душу выплакав и в самолётик белый сложив,
Отправляешь её в кучевые небес чертежи,
И в остатке сухом – боль вне тела и вне души
И пристрастие к парности линий красных гвоздик.
И г о р ь К о н о в
ВСЁ ВОЗМОЖНО...
...ты моя женщина,
я твой мужчина.
если надо причину -
то это причина...
Вячеслав Бутусов
Я так давно смотрю Тобою в небо,
мне снится наяву Твой образ, где бы
я не был... Как ни случайна была нас встреча,
я помню всё. Закатный ветер, солнце плеском
отражается в Твоих, как мир больших, глазах,
волнами цвета купрум. Плечи
теряются по коже рябью в берегах янтарных
объятий... Тёплый ветер
под Барселоной, старый замок,
поздний вечер.
Так высоко и далеко над морем выползла
луна – собакой Баскервилей
в углу молчит, отложен телефон.
Нет никого. Иль мы про всех забыли?..
И только в кабачке у моря
старый капитан, знаток фламенко,
терзая струны, чьи-то души лечит.
И эвкалиптов лес шумит... Как пахнет твоё тело
неземным и первозданным – красотой.
Как жаль, что мы не вечны...
Осталась в памяти лишь ретро-атмосфера.
МЫ были вместе – место Нами пело...
Гитара, шум прибоя, пена.
Та ночь, как день, наощупь –
чувствуя под пальцами Твой каждый хрящик,
поймать и в руки взять этот тихий шепот:
слишком поздно...
А назавтра, и потом, и никогда –
я не нашел Тебя. Так коротко! Но счастье.
Д м и т р и й Б и л ь к о
ЗАЩИТА ЛУНГИНА
валькирия восставь обугленное копье
пусть воткнутое в жирный ком земли
оно напьётся
истёртый наконечник даст выход похоти и стону
в ней заключённым
смоль окропит тебя стон станет сладостью а древко – тростником
целуясь на веранде мы будем сброшены со всех счетов
что даст нам время скрипуче и рассеянно смотреть на нефть-сырец
оплакивая ром
и слушать вагнера до одури в отсвете ртутных облаков
просовывая голову в рукав на детской площади согласия
у горловины смеха
туберкулёзный блеск в опаловых зрачках
переминаясь как будто кашлянет стыдливо и потянется к затёкшей
ноге так никогда её и не достигнув
напомнив нам что время как и воздух безотносительно высот
чешуекрылое
а потому – конечно
твое лицо уже изогнутое и сморщенное как тюбик
выдавит улыбку белее самого небытия и ты пошутишь зная
чем я проткну тебя
ошуюю скиталец-парусник пиратский бражник одесную застыли
под стрелками ресниц мутится склера и купол из стекла становится щитом
сапфир ведь он про любовь он про
бледнея бросишь что полёт есть эхо приговора что в этом
весь социализм – имплементация балета в безжизненную топь
за вычетом движений
пора кончать решу и вольтова дуга прорежет страх
прощай лунгин сорвётся в ту обитаемую мощь в ту бездну где я проживу
где о описывает у
на куполе был найден
как слышите
...щите
приём [не нов]
я повторяю
был найден...
Н а д е ж д а Б е л я к о в а
ЭДЕМ
Адам и Ева – мигранты в саду,
смиренно работали дворниками.
Прикрыть захотели свою наготу,
познав цивилизации плод:
его спелую, сочную правоту;
Egalite,
Fraternite,
и Liberte,
конечно...
Они возжелали иметь;
и шузы, и пирсинг,
и хаер, и прикид,
и вертолётные крылья,
и, как у хозяина, – нимб!
Всё возжелалось
в тот искусительный миг!
Но изгнаны были из сада
под Евы обиженной визг.
Теперь уж без виз
к безгреховности дел
не вернуться им
в райский удел,
где местные птицы,
слоны, бегемоты,
мартышки и прочие
хвостато-крылатые обормоты
бродят по дивному саду –
всегда с голым задом,
без истины и заботы,
работая зоопарком
вместо работы.
К р и с п и
БЕЗМОЛВИЕ НА 4 ЧЕТВЕРТИ ВЕЧЕРНЕ-УТРЕННИМИ ШАГАМИ...
мысли в твою сторону летят за печалью
полные вёдра на коромысле когда вернутся
только не хочется пить я их не встречаю
что ещё помнить оставаясь безумцем
дни как колёса трамвая /скрипят по рельсам
в парк ли из парка из погоды в погоду
холодом под ветрами цельсием парацельсом
слишком прозрачно чтобы ещё глядеть в воду
за тем что далее за знаками за деталями
в мире ничего нет кроме одиночества
тропами истоптанными толпами орбитальными
медленными шагами от ночи к ночи
мерцающие люди рассеянные и рассеянные
по свету белому в темноте чёрному
в поисках воскресения стаями семьями
с занавесями кисейными со снами поровну
с кроватей слушая тишину времени
тикающими часами ожиданием утра
спрятанного в темени за повторением
пройденного прошлого прежним маршрутом
далее уже не знаю кто ты где ты
солнце между нами шагает в новую зиму
неотвратимыми мотивами сонного света
мелкой изморосью полукурсивом
к гололедице сводится межсезонная
температура утра почти беззнаково
за скромным диапазоном движений сонных
для всех и всякого одинаково...
Т а т ь я н а З о м м е р
МОЗГ-САМОПИСЕЦ
мозг слышит
как телос слагает стихи
как мышцы упрямо
дышат
и
слышат
скрипят и влюбляются клеточкой в мир
мозг думает
всё это пишет
он мир
самописец
|
.
.
не замечая роли природы творчества в своём творчестве
мозг думает что пишет стихи в самоотрыве от общего дела и тела
Т а т ь я н а В и н о г р а д о в а
* * *
В тихом раю слов,
за рекой туманных откровений,
по ту сторону водопадов беспамятства
растёт тёмное Древо Молчания.
В сплетении его корней слова покоятся
в блаженной немоте, как в колыбели.
Порою Древо чуть шелестит под невесомым ветром.
Но некому услышать стихотворящий шёпот.
Блаженство слова –
неназванным остаться навсегда.
В л а д и м и р К л и м о в
ЖИЗНЬ НАВЫЧЕТ
Дождило... Златова капель
вводила душу в канитель.
Протанцевав по телесам,
хлестнула мраком по лицам.
Ни чёт, ни нечет – жизнь навычет.
Её уже ничто не взбычет.
Ни злат, ни золот – тлен зола.
Свобода – дёрнь за удила!
В л а д А н д е г р а у н д
СУДЬБАК
если думать
ништяк
не случается не получается
чар
металлических личных
лиричных
только порыв
вместе с мыслью смыслов
отчаянных встык
окаянно
встречай сволочь чур
из будущего щемяще
мослов дых
тлен
спас электротворный
течёт расчёт
из-под
венца думы и дела
рукострел
для коленок оленьих
хлад сквозь
христорододендрит
не пашет
в писании примечание
флоу мастер
ом и алеф росчерк
трудолюбовь
яство
не я устами молол
мой светлый призрак
школа
классически древних цифр
ломаные слова
судьбак
В и к т о р и я Р а с с в е т н а я
ТИШЕ
Надеждой полон дом мой:
дом мой – душа.
Как стынет ветер –
в осень
прощальным скрипом половицы
влетает первый снег.
И я,
кружась на млечной карусели,
вновь озарённая тобою,
смотрю,
как медленно сгорая,
на землю каплет свет.
О, ночь!
Молчание дыханья,
молчание любви и даже –
сердечной глубины –
молчанье:
насквозь прошедшая звезда.
А л е к с а н д р Г у м ё н н ы й
МРАМОРНАЯ УЛЫБКА
мимо проходящая
статуя улыбнулась
но я этого не увидел
а только догадался
ведь не может быть
иначе –
статуи должны
улыбаться
особенно
проходящие
А л е к с а н д р С а в о с т ь я н о в
ЧЁРНЫЙ ВОРОН
«В 1949 году на станции Обязь заключенные восстали,
разоружили охрану, побили всех и направили в сторону
Воркуты освобождать каторжников-шахтеров. Восставшие
прошли около 80 километров с боями, освобождая лагерь
за лагерем. К ним примыкали все новые и новые силы из
освобожденных лагерей, и, в конце концов, число
восставших достигло более 70 тысяч. Были приняты
меры. Самолетами высадили десант, "подтянули"
минометы, артиллерию, и началось уничтожение этих
заключенных с воздуха и земли. Две недели шли бои,
пока всех беглых не уничтожили».
(из статьи, подготовленной Ринатом Саитовым
по материалам журнала "Ямальский Меридиан",
газеты "Красный Север", документов из архива
Окружного краеведческого музея ЯНАО)
http://www.yamal.org/501/doc/5.htm
«Жаль, будет жестокая бойня...» – тревожно застыл караул.
«Хоть семьдесят тысяч!» – спокойно, как пепел из трубки стряхнул:
«Однако, всё это чревато... Смущает подобный масштаб!
Готовы сражаться солдаты?» –
«Так точно!» – ответил Генштаб.
И брат отрекался от брата, от матери – собственный сын...
В упор добивали снаряды фрагменты вокзальных руин...
Дымился в руке у дороги нательный расплавленный крест.
Одни умирали, как боги, других подзадоривал бес.
В атаку пошла десантура (что делать?) – в бессмысленный бой,
И жертвой орла диктатуры пал самый последний герой.
Где с ночью был день перемолот, расстрельный развеялся дым:
Кто был столь наивен и молод, тот стал безнадёжно седым.
…Смущает практичным предлогом опять поворот – не туда:
По сталинским «Мёртвым дорогам» летят по костям поезда…
Смывают дожди по карьерам истории нашей «прости»:
Скрывающим суть лицемерам покоя в душе не найти!
– Хоть семьдесят тысяч! – спокойно, как пепел из трубки стряхнул, –
хоть семьдесят семь. Всех!.. – Как мёртвый, стоял не дыша караул.
А л е к с а Д р а к у д (А л е к с а н д р а К у д и м о в а)
БОЛЬ МОЯ
антитела к мозкоспецифическому белку транквилизатор пустырника не могу не смогу
убейте чем-нибудь разум создайте затор мыслей чтобы жить без смысла жизнь сука заразная штука каждая вещь наполнена звуком шагов по стеклу шагов в бездну шагов по раскаленной железной сковороде потому что куда не взгляни там везде смыслы которые повисли в пенопластовой пустоте
и эти и те зацепки с реальностью вымысел воспалённой оболочки структуры белковой беспонтового куска мяса
готового распасться на атомы
и ничего не свято им и все пространства закрыты мы до сих даже не сдвинулись с земной орбиты
боль моя
ты просто рефлекс на осознание лжи которую мозги себе плели вязали этажи шарфов для удушения правды бытия и я дарю тебе меня
забери меня боль моя
сколько ещё хватит рецепторов и клеток проникай добивай снайпер меток я не пью таблеток больше я твоя до последнего вздоха мне так нельзя чтоб оставалось по*уй в печи огонь в душе азот тело так хотело отдохнуть от того что его истинная правда лишь вонь разложившегося трупа немного супа немного вина немного грандаксина
и перед взором убирается картина
живые мёртвые среди мёртвых живых почему-то хочется ещё немного таких в своей жизни
и сделать вид что веришь я иду к тебе я бросила убивать эту боль я перестала прятать гниение под маской и без опаски сыплю на раны соль я пью тебя большими глотками прямо из горла
и я смотрю с открытыми глазами
на то что любовь умерла
Ж а н н а Б у р л а к
МНЕ ГОВОРЯТ...
мне говорят, любви не существует.
мне много всякой чуши говорят.
что и прожить возможно вхолостую,
и посмеяться можно невпопад,
что не зазорно быть угрюмой плаксой,
и, получив, не отдавать взамен.
что ни просить, ни верить, ни бояться –
не стоит, если ты в своем уме.
мне говорят, кто платит, тот танцует.
полезного мне много говорят.
что поминать не стоит бога всуе,
и тот, кто извинился, – виноват.
что золотник размерами не ценен,
и дальше будет тот, кто не спешит,
и что вольны наказывать презрением
чужое откровение души.
мне говорят. бывает, даже правду, -
наверное, случайно, наугад.
мне говорят, совсем не страшно падать,
вставать страшнее – так мне говорят.
мне говорят. мне лгут напропалую,
мне лгут который год уже подряд.
мне говорят, любви не существует.
мне много всякой чуши говорят.
Б о р и с С о л д а т о в
МАГНИТ
Лет пять-шесть назад я пришел к маме на обед, и после того как мы наелись, она попросила принести картошку из подвала.
Обойдя дом – подвал находился в другом крыле – я спустился под землю.
Взял холщовый мешок с остатками картофеля и вдруг увидел, что дверца старого шкафа приоткрыта,
а на полке, помимо старого бытового хлама, лежит подковообразный магнит.
Мечта детства!
Я такие видел только в научно-популярных журналах по телеку, ещё в СССР, такими пользовались учёные, показывая причудливые опыты.
А тут вот он!
Я подержал его немного в руке, потом притянул плоскогубцы которые лежали рядом, и пару шурупов, и с досадой положил это сокровище на место
– вещь чужая.
Владельцем был Володя, муж мамы, отчим мне, значит.
Не так давно Володи не стало. Он умер от рака, на второй день после моего 43-го рождения.
Сразу после похорон я заторопился в подвал, но теперь уже не за картошкой. ))
МАГНИТ У МЕНЯ В КАРМАНЕ!!!
Дома я собрал все мелкие железные изделия в кучку и с прозрачной соплёй из носа, от неимоверного удовольствия, – поднёс магнит.
Фак! Магнит перестал работать – даже иголка не притянулась. Оказывается, так бывает с этим волшебным металлом.
С ним слишком долго никто не играл.
Я провёл параллель: «Наверное и с человеком... если долго лежать без дела...
никого не притягивая…».
Потом подумал: «Да нет, это просто магнит размагнитился».
А л е к с е й З а р и н
МАГНИТНЫЙ МИР
Прошло немало времени с момента моего первого апгрейда – имплантации RFID-чипа в запястье правой руки (http://www.stihi.ru/2011/08/30/4300). В конце июля этого года мною был сделан следующий шаг – имплантация неодимового магнитного диска в безымянный палец левой кисти. Пожалуй, я слишком задержался с публикацией отчета, но тому были объективные причины – долгое отсутствие у меня иллюстративных материалов. С другой стороны, появилась возможность проследить весь процесс в динамике и собрать больше сведений.
Какова цель этого эксперимента? Магнит, находящийся под кожей, реагирует на окружающие магнитные поля, смещаясь в пространстве, поворачиваясь и вибрируя – в зависимости от конфигурации и характера поля. Если магнит находится внутри организма в непосредственной близости от нервных окончаний, то движение магнита передается последним, вызывая появление тактильных ощущений. Как результат, человек с вживленным магнитом приобретает своеобразное "шестое чувство" – способность на тактильном уровне чувствовать окружающие его магнитные поля от всевозможных источников, будь то постоянные магниты, катушки индуктивности, магнитные сканеры и т.п.
Пожалуй, наилучшим местом для имплантации такого магнита является подушечка одного из пальцев, поскольку в пальцах сосредоточено большое число нервных окончаний. Вероятно, оптимальный вариант – безымянный палец левой руки (у правшей), т.к. он используется сравнительно редко и ниже вероятность механического воздействия на зону вживления магнита. Именно так я и поступил в своем случае.
Материал магнита (неодим-бор-ферритовый сплав состава Nd2Fe14B) был выбран по той причине, что именно он позволяет достичь наиболее высокой степени намагниченности. Постоянные магниты, изготовленные из этого сплава, самые сильные из существующих на сегодняшний день, и к тому же они очень медленно размагничиваются, теряя не более 1–2% намагниченности за 10 лет.
Купить неодимовый магнит не проблема. Они дёшевы, и продаются десятками и сотнями. Проблема в том, чтобы подобрать магнит подходящего размера (порядка 2-3 мм в диаметре), формы (идеальный вариант – плоская шайба) и с биологически инертным покрытием (как правило, это золото). Мне так и не удалось найти магнит, удовлетворяющий всем перечисленным условиям, поэтому я приобрёл магниты нужной формы и размера с никелевым покрытием, после чего отдал их ювелиру, чтобы тот покрыл их золотом 999 пробы. Погружение на несколько минут в кислоту не выявило дефектов в покрытии. Почти что самодельный имплант был готов к вживлению.
Наконец, договорившись об операции с хирургом, я таки ж лёг на операционный стол. Да, несмотря на то, что операция выполнялась на единственном пальце, меня по всем правилам уложили, отгородили простыней от предполагаемого кровавого зрелища, несмотря на все мои протесты, и вкололи анестетик. Заиграла музыка группы «Scorpions» (не могу не похвалить музыкальный вкус доктора – сам с детства люблю Скорпов), и за простыней началась бурная активность хирурга с его ассистентом, перемежающаяся фразами типа "чёрт, от пинцета не отлипает" или "блин, иголка примагнитилась!". Наконец я отправился домой – с обильно забинтованным пальцем и набором инструкций по его ежедневной обработке.
Заживало долго. Несколько дней болело, и довольно сильно – у высокой концентрации нервных окончаний есть свои минусы. На третий день, поднеся кисть руки к работающему блоку питания, ощутил в пальце довольно болезненный зуд, который продолжался еще минут 15. Стало быть, ещё рано... Неделю спустя палец всё ещё был распухшим и покрасневшим. Болел при малейшем нажатии. И спустя две недели тоже. Я уже стал опасаться, что отторжение пошло по нарастающей, и придется удалять имплант. Через три недели опухоль спала, и я даже сходил в тренажёрку. Последнее было совершенно напрасным – палец опять распух и стал болеть, но, к счастью, ненадолго – через неделю всё прекратилось, и на этот раз окончательно. Магнит оказался инкапсулирован в плотную и довольно толстую оболочку, но прижился.
Мой мир изменился, и теперь уже никогда не сможет стать прежним: я чувствовал себя глухим от рождения, который внезапно получил слух и впервые услышал музыку. Пространство приобрело новое измерение – магнитное. Проводя рукой над постоянными магнитами, я ощущал скользящие по моему пальцу линии магнитного поля. Переменный ток вызывал лёгкий зуд. Блоки питания и микроволновки отзывались в моём новом органе чувств дрожанием воздуха. Динамики и микрофоны воспринимались, как выпуклости и впадины в пространстве. Я ощущал мир магнитных полей, как если бы это был мир вещественных предметов – второй, призрачный мир, всё это время существовавший рядом со мной.
Самыми яркими были ощущения спустя месяц после операции. Оболочка вокруг магнита со временем уплотнилась и выросла, из-за чего ощущения притупились: хирург сказал, что это вполне нормальное явление, и что через 6–12 месяцев она снова станет тоньше и эластичней. Я буду ждать этого, потому что очень тяжело терять однажды завоёванное измерение жизни. Если же что-то пойдет не так, и чувствительность будет окончательно потеряна – что ж... У меня на руках еще 9 лишённых магнитного восприятия пальцев… И – с десяток неодимовых магнитов.
Н а д е ж д а Б е л я к о в а
ПАХОМЫЧ
(из цикла рассказов «Ругачёвские чудеса»)
Зимой 2010 года в окрестностях Ругачёво хоронили бобыля Пахомыча, старого пасечника бывшего колхозного пчельника. Галками на январском снегу чернела вереница траурных чёрных платков соседок и тёмных курток соседей.
Собрались обстоятельно, уважительно здороваясь друг с другом, расспрашивая о житье-бытье, о здоровье. Пахомыч всю жизнь был пасечником на пасеке, которую ещё в двадцатых годах обустроили в Ругачёво на отшибе, в заброшенном липовом парке бывшей дворянской усадьбы. Вместе с соседями, стараясь соответствовать местным похоронным приличиям, провожали Пахомыча и его наследники – племянник Леонид с женой Анной. Похоронный автобус ждал всех на обочине. Усаживаясь в автобус, говорливая соседка Машка, десятком годков постарше покойника, заговорила с новыми соседями:
– Так значит, ты теперь хозяин пасеки, Леонид? Да правда, самой пасеки – дома-то… больше и нет. Ушёл Пахомыч и дом свой спалил! Только каменный остов первого этажа! Хорошо, что хотя бы сарай на участке остался! – вздохнула перекрестившись, глядя в небеса, соседка.
Леонид ответил ей уважительно и обстоятельно:
– Да я уж лет десять, как в перестройку выкупил пасеку у совхоза вместе с землей. Когда и колхоз окончательно развалился, и дядя… Пахомыч, как все тут его звали, без работы остался. Так дядя и жил здесь, а я его и не беспокоил. Так, изредка приезжал. А теперь мне и самому скоро на пенсию выходить. Разгребём пепелище. Отстроимся!
Его жена Анна включилась в разговор:
– Да… Вот достроим новый дом и будем соседствовать!
Тут и все провожающие, точно отогревшись в автобусе, заговорили:
– Вот так: жил человек – и словно не был… А ведь и помянуть-то его негде!
Леонид и Анна не могли не заметить ту настороженность, с которой говорилось о Пахомыче. Соседка (в годах, но без церемоний откликающаяся на простовато-детское имя Машка) пояснила Леониду:
– Да уж… Так и его звали – «поджигатель». – Потом обратилась ко всем: – А помянем в чайной, скинемся и помянем. Хоть и знался с нечистой силой… Но всё же – человек. Бок о бок прожили, и сколько лет соседствовали!
Сосед, то ли из мужской солидарности, то ли перед городским засмущался, но резко урезонил Машку:
– Ну, будет тебе бабьи байки заливать! «С нечистой силой знался!» – тоже скажешь! Постыдилась бы – прямо у гроба-то, а?
Но упрямая Машка, поправляя выбившуюся седую прядь, выразительно глянув на лежащий в проходе автобуса гроб, чуть подпрыгивающий на резких поворотах, возразила:
– А чё мне стыдиться?!! А?!! Не я одна видела его развлекушки! Райка, помнишь, как мы с тобой до Ругачёва пешком шли? – обратилась она к соседке, годков этак на десять старше неё. – Помнишь, автобус-то последний тогда сломался? Вот тогда всё и увидели.
Райка в первые мгновения, от нахлынувших воспоминаний, даже слов подобрать сразу не смогла, а только, с выпученными от ужаса глазами, взмахивала руками. Потом затараторила, словно боясь, что не поверят и не дадут дорассказать:
– Ой! Правда! Ой! Правда! И вспоминать-то страшно! Главное, хотели напрямки пройти в Ругачёво, а не по обочине, но заплутали мы. Бредём, темень лютая. А тут, слышим издалека, – его гармошка! Ну, мы обрадовались. Скорей на звук… А там такое…
– И действительно, брешешь! – перебил её сосед. – Вот!!! Дуры бабы, не гармошка это у него была, а аккордеон немецкий. Пахомыч тот аккордеон в сорок пятом из самой Германии припёр – трофейный аккордеон! У фрица какого-то отнял! С ним домой и вернулся! Да уж… любил он на нём наяривать. Особенно выпимши! Завывал у него аккордеон! Ну, чисто волки на луну.
Разобиженная Райка тотчас прервала его воспоминания:
– А по мне – хоть рояль! Не о том разговор! Не мешай! Ну! И я про то! Мы с Машкой, как его аккордеон услыхали, так на звук и пошли. Думаем, может по телефону позвонить от Пахомыча можно своим, чтобы на дорогу вышли, встретили. Мобильников тогда ещё в помине не было. А у него ж – бывшая колхозная пасека. Там телефон колхозный был, для связи с начальством. Ночь, страшно идти…
Заскучавшая до того Машка тоже оживилась и стала вспоминать:
– Мы через барский липовый парк шли. Тут и увидали, как наш бобыль–пасечник развлекается. Ага, наяривает себе на гармошке, ну да, на этом немецком аккордеоне. А вокруг него – то ручьём вьются, то в полный рост встают водяные девки – водяницы. То опять распластываются и в ручей обращаются. Журчат ручьями, точно поют. То одна водяная девка отплясывает, то сразу из одной – три вытекают, и так без конца. И все этак – к Пахомычу ластятся. Прямо как в кино! И такое всё бесстыжее выделывают! Ну, прям чистая порнуха! Да, ей–Богу!!!
– Да ладно тебе всё про девок! Ты про его огненного волка лучше! Мы-то сначала смотрим – костерок на поляне горит. Перед костром Пахомыч сидит и, на аккордеоне играя, с девками-водяницами шалит. А присмотрелись и увидели, что не костер это, а волк огненный! Он нас с Машкой учуял. И к нам двинулся. Во жуть-то была! Представляете, от злости загривок на нём огнём, как костёр пылает, а сам-то он огненные лапы так и переставляет. На нас идёт, костром трещит и рычит по-волчьи, а хвостище-то пылает до неба. Взмахнёт – искры во все стороны сыпятся. Всё выше и сильнее. И все пять глаз огнём светятся. Бросился волк на нас. Да только с такой силой с перепугу от него летела, что, как прыгнул он на меня, то ударился на всей скорости об сухую липу. И она загорелась вся таким огнём, что по стволу пламя вверх побежало. Взвыл, заскулил волчара.
Только тогда Пахомыч и спохватился! А то как чумовой со своими водяницами, ничего и не видел вокруг. Побежал свой аккордеон в пчельник прятать. И как пошёл огонь по деревьям полыхать, вот тогда и занялись те пожары. По всей нашей округе!!! Всё лето гасили! И всё Подмосковье пылало.
Все в автобусе как-то резко замолчали, стараясь не глядеть на криво обитый кумачом гроб пасечника. Кумачом, на котором в СССР раньше лозунги писали: «Догоним!.. Перегоним!..», – а теперь, за ненадобностью, на гробы пустили. Только на повороте, когда уже подъезжали к кладбищу, пожилой сосед, высохший, как ходячий скелет, продолжил воспоминания, обращаясь к Леониду – наследнику хозяйства Пахомыча:
– Да, сколько же ещё таких Пахомычей у нас? Вот от них все пожары! А то, чуть что – туристы виноваты, поджигатели. Тьфу! И чего только не наврут. А так – весельчак был наш Пахомыч. Тут ведь колхозный пчельник был устроен.
После революции устроили, ради барской липовой аллеи. Ради пчельника тогда старинные липы-то и не вырубили. А саму усадьбу по кирпичику разнесли: кому сарай подправить, кому для иной надобности. Так он пчельником и был до самой перестройки. Тут, на отшибе, не в Ругачёве, не в деревне – и недалеко, и не близко. Так тут поляну накрывали для начальства. Уж мы-то всё про те гулянки знали. Тут такие гулянки, пьянки были, у-у-уух! Пикник, понимаешь ли. Ха!..
Вот он тут и наяривал на своём аккордеоне, чтобы ручьями девки те водяницы пробились прям к начальству. Они из земли струились, сначала тоненькими ручейками, журчали прямо к нему со всех сторон из леса, что вокруг пасеки. Приблизятся ручейком, вроде как поздороваются с Пахомычем. А потом… Потом точно вскакивали ручейки, поднимаясь стеной воды. А из стены этой – вдруг очертания девиц, и таких ладных из себя. Только не ступающих по земле, как мы все. Ноги вроде как в ручье, а пляшут-льются ручейками по поляне. И так развлекались-разбегались затейницы-водяницы к приглашённым гостям. Но строго по чину – сначала, конечно, к высокому начальству.
И вроде бы аморалки никакой, без безобразиев, без путан всяких городских! А спьяну, тёплой летней ночкой… да ещё и в потемках, на ощупь – те же девки! А жаркой ночью ещё и прохладные… приятно! Они и пляшут и веселят! И начальство по-всякому ублажают! И не пьют, не хамят, а только танцуют, ластятся и журчат тихонько. И Пахомыча слушаются. И на всё готовы, для всякой радости и удовольствия. Так что у Пахомыча на пасеке начальство – и районное, и из Москвы – тут очень даже гудело. Все до диковинок охочи! Каких только начальников-генералов на чёрных «Волгах» к Пахомычу не свозили. А при нём его волк огненный заместо цепного пса. Обычно его не было видно, а на гулянках он из костерка-то после шашлыков выпрыгивал. И ярился, пугал, отгонял, чтобы кому не надо, к поляне не приближались. Лишнего чтоб не видели. Но ведь в деревне живём, разве тут что утаишь?
Заради этого удовольствия тут и держало начальство нашего Пахомыча. Местечко-то ох тёпленькое. Зимой на пасеке работы никакой, только улья в тепло – в дом унести. И за ульями приглядывать. А за это – вот: полагался пасечнику каменный дом с электричеством, отоплением и даже с телефоном для связи с начальством. Так что, ты, наследничек, тот аккордеон не трогай, нечистую силу не буди.
Леонид, к которому обратился с просьбой пожилой сосед, слушал всё это озадаченно, переглядываясь со своей женой Анной. Автобус как раз подъехал на кладбище. Гроб Пахомыча поставили на землю. Потом, повздыхав, опустили в могилу. Все было степенно. Но…
Вот тут и началось.
Сам собой гроб запалился! Да с таким жаром, что снег вокруг растаял. А из талого снега талая вода поднялась – и взметнулась струями, и высокой стеной, точно из мутного стекла, окружила гроб Пахомыча. Но через неё хорошо было видно, как пылает гроб высоким огнём… Остался один пепел. Но и его быстро смыло упавшими струями той талой водяной стены. Ушёл Пахомыч от соседей, от родственников, унесли его девки-водяницы, и верный ему волк огневой.
Как закончилось это святотатство, поскорее закопали его могилу. И молча разошлись по домам, а Леонид с Анной уселись в автобус, уже ни о чём не разговаривая между собой. Поехали к станции.
Год спустя, летом, на кухне нового пчельника, выстроенного на месте старого, Анна, жена Леонида, месила тесто. Месила старательно, скорее слушая, а не смотря "Новости" по включённому телевизору. Диктор рассказывал о пожарах, бушевавших в то лето в Подмосковье. Эти новости о пожарах, распространяющихся всё дальше, в те дни ждали и слушали, как сообщения «от Советского Информбюро» – точно вести с передовой.
Поэтому редкий в их пчельнике на отшибе стук в дверь Анну не обрадовал. Она, раздосадованная, что не удалось дослушать новости, пошла открывать. Это пришли к ней постаревшие за прошедший год соседки из деревни, что растянулась вдоль шоссе – Раиса и Машка.
Обе старушки, как-то смущённо топтались у двери, не решаясь зайти в дом. Наконец Раиса, глубоко вздохнув и явно набравшись смелости, начала первой. Заговорила она смущённо, но и как-то торжественно.
– Ань… знаешь… А аккордеон-то Пахомыча?.. Он у тебя цел?
– Цел. Его Лёня ещё тогда в сарае нашёл. Сразу после похорон. А что? – переспросила Анна, машинально вытирая руки о пёстрый ситцевый фартук.
Маша, которую, не взирая на местную привычку обращаться друг к другу, как когда-то в школе или в детстве, Анна все же всегда звала уважительно Марией Ивановной, продолжила:
– Видишь, пожары какие! Стихийное бедствие! Вот, сама видишь, что лютует Пахомыч! Лютует… Вот мы всем миром и посоветовались, что делать…
Анна осторожно возразила:
– Мария Ивановна! Раиса Семёновна! А мы-то что можем сделать? Пожарные не справляются. Армию, мальчишек-солдатиков тушить пожары бросили! Но и Тверская область вся пылает, Шатура… Ужас! И смотреть страшно, что по телевизору показывают!
Соседки переглянулись, словно желая найти поддержку друг в друге и явно досадуя на несообразительность Анны:
– Ну да... Да… и пожарные, и армия не справляется… Вот мы и решили: А давай-ка вот мы скинемся и выкупим у тебя этот проклятущий аккордеон.
Анна только ахнула и развела руками от удивления:
– Да зачем вам аккордеон Пахомыча?
Машка громким свистящим шёпотом, почему-то оглядываясь по сторонам, выдохнула Анне в ухо:
– Да сожжём мы его! На хрен сожжём!
Анна спорить не стала. Молча оставила соседок и пошла за аккордеоном, пылившимся в сарае, где его и оставил Пахомыч перед смертью. Вернулась, брезгливо вынося соседкам на вытянутых руках инструмент:
– Не надо денег, так берите…
Потом Анна взяла полное ведро воды, и три женщины вышли в тёмную августовскую ночь. Положили аккордеон на землю. Да только Анна задела его ногой. Мехи растянулись и раздался жалобный, воющий стон. Потом аккордеон Пахомыча, словно проснувшись, заметался и завыл, точно зверь живой. Да так жалостливо, точно всю душу в тоску тянул, как в болото затягивал.
Но вдруг мощно взметнулся тем самым огненным волком. Анна испугалась и, выплеснув на аккордеон воду из ведра, бросила его на землю и метнулась в сторону дома. Соседки за ней, но успели увидеть, как та вода из ведра, под вой и стон проклятого инструмента, обратилась в пляшущую водяницу. Так нежно обвила она пламенеющую выю волка, что сердце захолонуло от жалости к лютому зверю. А пылающий волк всё корчился в агонии, – на той полянке, среди старых лип заброшенного барского парка – и становился всё меньше, меньше... А потом и пепла не осталось, всё смыла водяница и в землю ушла.
Машка, годами хоть и старушка, но и тут не растерялась и проявила свою боевитость. Любопытство взяло верх, и она вернулась к тому месту. Опасливо подошла ближе, наклонилась и погладила заскорузлой, натруженной ладонью место, где только что отплясывала свой танец водяница. Выпрямилась Машка, и, поджав губы, задумалась в крайнем изумлении. Немного помолчав, словно подсчитывая, что-то про себя, произнесла:
– Сухо! Совсем сухо… Ой! Бабы… страшно! Совсем сухая земля! Точно померещилось нам всё это!
Анна смотрела на опустевшую поляну, остолбенев, словно не веря самой себе, что только что видела и огненную агонию волка, и девку-водяницу. С трудом шевеля пересохшими губами, произнесла:
– Лучше никому и не говорить! Не поверят!
Соседки тотчас согласились с нею:
– Ага! Верно! А то… Скажут, что мы совсем того, куку!..
– Пойдёмте, чаю попьём. Успокоиться нужно! – пригласила в дом соседок Анна.
И все три женщины пошли в дом, в бывший пчельник – в логово Пахомыча. Там так и остался включён телевизор. Когда вошли в кухню, транслировали новости, как раз о пожарах в Подмосковье. И тут они услыхали, как диктор ТВ радостно произнёс:
– Пожары в Подмосковье побеждены!