Выставка Магритта в Питере сделала свое дело.
Это все - всего лишь мое субъективное мнение, которое, вполне возможно, никоим образом не связано с реальностью.
Что может дать нам слово? Скупой набор символов, не меняющий своего значения веками? Что можно выразить, описать, объяснить ограниченным и жалким человеческим языком? Так ничтожно мало…Чему можно верить, когда зрение обманывает, слух не улавливает полутона, а осязание – путает горячее с мягким?
И сколь бесконечным может быть значение простого визуального образа, стоит лишь закрыть глаза.
Что ты видишь, мой друг, когда смотришь не глазами? Когда открываешь …душу, сознание?
Край холста, влитый в бесконечную лазурь неба, не имеющий никакого смысла и исчезающий в этом слиянии. Всадница на рыжем коне, которую зрительный анализатор воспринимает разделанной и разложенной на жестоко-узкие куски – она живет и дышит под слоем света выставочных софитов – у нее напряжена спина и руки, но расслаблен в мягкой улыбке рот. Порезанная на лоскуты – она улыбается. Завалявшийся среди личных вещей, совершенно случайно, бескрайний обрывок небесного полотна, растянутый по дверце шкафа. Всего один шаг из паркетно-стеклянной клетки комнаты – в небо. Шаг, величественный и безумный настолько, что вся льюисовская Нарния кажется детским лепетом. Да и может ли выиграть, пусть и прекрасная, волшебная страна в битве с бесконечным и безграничным не-пространством? Вряд ли…
Вот он, подтекст магриттовских картин: игра в пространство. Игра в смысл. В жизнь.
Простой визуальный образ, живущий и дышащий, ограниченный в пространстве лишь краем картины, но уходящий нескончаемо вглубь страшной семантической бездны, несуществующего дна которой, вполне возможно, не видел и сам Магритт. И не стоит даже пытаться разглядеть цвет ее глаз, ибо нет ни того ни другого. Ей, по большому счету, и не нужны глаза, ведь смотрит она иначе. Бездна, которой не нужны слова.
Рыбья предсмертная немота двух человеческих душ. Неспособность или даже нежелание вскрывать и коверкать грубой, как циркулярка, человеческой речью, молчание о самом важном. И это «самое важное», аннулированное, раздавленное их окаменевшим безголосием в пыль и прах. В ничто. До отметки «nihil», до степени полного уничтожения. Молчание может убивать ничуть не менее успешно, чем слово, не так ли?
Двое безликих влюбленных, ибо влюбленные не только безумны, но и слепы: не видят лиц - ни друг друга, ни собственного. В попытках смотреть сердцем в сердце комплементарное, они становятся слепыми. Теряют зрение, свои глаза, теряют свое лицо. Теряют себя. Sad but true.
Фальшивое зеркало – еще одна маленькая неприглядная истина о ложном. То, что должно отражать, ни много ни мало, человеческую душу - самое сакральное и постыдное, самое честное и прогнившее в этой честности, отражает всего лишь…внешний образ, картинку, которая и сама по себе является фальсификацией, ведь неба, такого, каким мы его видим, не существует. Его не существует вовсе. И мне слишком мало слов.
Цветы зла, не имеющие с французской поэзией ничего общего, кроме, пожалуй, очень искреннего, «слишком человеческого» женского образа, воспетого Бодлером с таким священным ужасом и увиденного Магриттом таким трепетным и предрассветно-чистым.
Сюрреалистичный пейзаж, слишком правдивый в своей наполненности внутренней пустотой, чтобы иметь право на жизнь. Инверсия света в тоске о том, что даже такая нерушимая константа, как несовместимая различность дня и ночи, не является нерушимой же истиной. Вывернутая наизнанку полуденная синь неба, отраженная – ночной темнотой в глади пруда, поглощающей свет, как зрачок человеческого глаза.
Театр абсурда, где занавес – все то же небесное полотно, с двухмерными, детско-плоскими облаками. Законы физики в парадном марше проходят мимо. Ставится чудесная пьеса – жизнь, искренняя до боли в глазах, жизнь живая, существующая, но не имеющая ни права ни возможности существовать в реальности.
Там, за стенами – мой любимый, до омерзения и головной боли, город. Странное существо, живущее в парадоксальной монохромности полутонов и контрастов, смешивающее в серой палитре и сочетающее в ней несочетаемое. Существо лживое. Хотя, правильнее сказать, ложное.
Стертые границы между светлым и темным, отсутствие разницы между полу-светом и полу-тенью и бесконечно меняющиеся формы и определения того и другого. Болезненно-неправильное постоянство в отсутствии постоянных истин. Каждый находит здесь свою правду, отличающуюся только лишь градиентом серого. И как же пошло это звучит в свете недавних псевдо-литературных событий.
Здесь – яркий, многогранный, почти галлюцинаторный мир, полный неожиданно-неприятных, снайперски-метких откровений, бьющих с холста прямо в сердце/душу/разум – кому как не-угодно. Пара часов – маленькая жизнь, цветущая печальными, порой, некрасивыми, но оттого - намного более искренними истинами.
Маленькая жизнь в Империи Света Рене Магритта.
27.10.13