Предгорья постепенно наливались травным мраком –
едва лишь отличимые от неподвижных туч.
Был вечер краток, красен и горюч;
и тишина всецело предоставлена была собакам
да комарам, которые на лица липли, как сургуч.
Как перестрелки неминуемой пролог,
командный окрик был до безобразья пылок.
Луны таинственный брелок или обмылок
скупою тенью провожал движенье рук,
движенье ног, предательски рождавших шорох трав.
В ненастном свете бешенной луны
кривлялся голый бог войны –
он тешил свой плешивый нрав.
Кто был здесь прав, а кто не прав?
Дышал отряда в камуфляж обряженный стоглав.
Прерывисто, он самому себе дышал в остриженный затылок,
стволами пулемётов тщась разъять со страхом темноту;
и штурмовик, устало опираясь на простреленный закрылок,
на третьем старте завершал привычную работу;
и вытирал пилот в кабине рвоту,
и крепким словом поминал ракету ту,
и отправлялся спать в казарменный барак.
Уподобясь еноту иль кроту,
из недр предгорий выползал бессмертный враг,
и трассами кроил пейзажа лепоту.