Былое чтение житейской пресной прозы
сменилось чтением сосновой звонкой бронзы,
берёзовых несуетных заметок
в переплетениях корней, стволов и веток,
живых страниц в шершавом переплёте,
раскинувшихся летописей древних,
смолистых слов в безудержном полёте
бесчисленных живых стихотворений.
И, заново подаренное ими, –
ведь ничего не жалко для собрата! –
откроется мне собственное имя,
беспечно позабытое когда-то.
В тех письменах под тёмною корою
я, может быть, и сам себя открою.
Я, может быть, и сам ещё взлечу
вослед живому юному лучу…