1
Отёчна стать рябого, сиволапого попа –
то ль Азия в чертах лица его, то ли Европа?
Пред церковью пристойно, за оградой – скученность и суета:
пестрит французскою мануфактурою манерная толпа,
и, как недобрая, но верная примета,
кренится и скрипит под весом седоков наёмная карета.
Вот из салопа туфелькою девичья проглянула стопа,
февральским ветром прижимается к губам летучая фата –
невеста морщится и щурится от света,
косится на напыщенную низкорослость жениха.
Обёрнутая белою перчаткою рука
решительно ложится на подвёрнутый рукав чужого фрака,
и лёгкий шаг даётся на два скоротечных вздоха.
Морозом и навозом конским пахнет романтичная эпоха.
Эх, кабы знать, какого обретаешь свояка!
2
Парабиоз, парагенез...
Пора, Дантес!
Нас чернокожий заклинатель русской рифмы
поджидает возле Чёрной речки!
«Какие мелкие и злые человечки:
тщеславие и ревность, мстительная честь –
пустейшие движения души, ничтожные словечки!
А впрочем, все мы – пленники своих привычек и нечаянных словес.
И для чего я, в самом деле, бабе той под юбки лез?
Всему виной паскудное желание
шипов привнесть в листву чужого лавра.
Но результат, каков! Если не смерть – увечие, изгнание
сулит мне пистолет рассерженного мавра,
которому – чего терять, кроме долгов да простатита!
Мне ж пуще смерти – потерять теперь расположение двора!»
Пора, Дантес!
Увы, но карта графа Монтекристо бита.
Ты больше не герой, Дантес.
Пора, мой друг, пора.
3
Всё удалённее от нас те дни
в стремнине жизни беспредельной –
скандальный Царскосельский поцелуй,
побитый сапогами секундантов серый снег,
удавкою сдавивший горло крест нательный,
коней, кнутом взбодрённых, бешеный разбег.
Но вот моргнул вороньим глазом пистолет дуэльный
и показал, чего ты стоишь, слабый человек.
Приличнее гораздо вечность для тебя – не век,
где столп царя от слова барда никогда не содрогнётся,
где многое берётся,
редко воздаётся,
где пыль и грязь дорог, да ямщиков унылый, бесконечный гик,
где постный день семь раз в неделю скушно повторится,
где музою невольно ставшая императрица –
лишь преходящее виденье, чудный миг.
4
Тернистая, тревожная страда несбыточных желаний,
куда влечёшь, зачем торопишь жизнь короткую мою?
Быть может, где-нибудь, в неведомом краю,
за гранью одиночества и смутных ожиданий –
куда стремится ум мой безотчётно, безоглядно –
я многое ещё смогу и, может быть, спою
свободно, радостно и внятно,
и чашу скорбную мою
о стену бытия, в восторге, разобью.
Вот было бы дожить занятно,
чтобы узнать с кем я вино беспечной радости и веры разопью?