Была пора, когда у нас фиалками торгуют
на улицах, что съежены еще
после зимы некраткой
и девицы,
взирают искоса в витринное стекло,
Там видят лишь себя
и краешек своей нетерпеливой красоты в придачу,
спешащей, их чуть-чуть опережая,
чтоб вынудить идти их постоянно вслед за собою,
как собаковод,
на поводках ведущий собак сильных.
Мне ныне тяжело о чем-то думать.
И оттого, что я совсем стрик,
и потому, что шлюз передает ласкающе
чудесную летучесть сей минуты,
когда я убежал к дымящемуся саду,
где седы все цветы,
и ветви подогретые в чаду,
где пробираться можно меж кустами
и листья не зашелестят,
и тишина столь длительно мерцает,
и гаснет вместе с вечером.
Потом.
В отчаянии
я открыл окно.
Не знаю, как так сделал Г. Ф. Гендель
в своей сонате Фа-минор
для флейты пикколо и чембало,
Где флейта звучит, совсем как голос человечий,
так непреклонно,
так любвеобильно,
что понимать ее столь просто и легко.
Но я хотел бы говорить слова,
звучащие единой кантиленой,
как флейта пикколо.
Тоскующий по музыке порой,
я абсолютно не владею ею.
И все ж стремился я всю свою жизнь
облечь любовь в прозрачные тона,
чтоб ничего не оказалось скрытым.
Теперь уже умолк.