На проспекте подлого Мира сего, заплёванном и грязном, стою и жду
автобуса я,пялясь в фасад буржуазный.
Напротив меня мистерия – меж вывесками «Диско-бар»,расположилась женщина,
сбросившая пеньюар.
Громадная и стремительная,всей мощью своих телес,кричит, что не шлюха,
не нимфа она – Революции Ахиллес!
Изогнулась туго красавица, в гранитном своём окне,Революция на сносях
Революцией – Революция втройне!
Ружья поют осанну ей,неся небу простуженный лай,потому,что ночью
отрёкся уже,от народа Царь Николай…
Вот когда по призыву невидимых труб, вдруг раскрылись эти глаза, и под
плач литавр её,с хохотом труб,время пошло назад.
И лишь только трубы запели её,враз началась потеха – на богачах серпом
ставился крест,а молотом в череп – прореха!
А я вижу отца в будёновке,и маму в форме «юнгштурм»,как впился в
брусчатку колоннами Зимний,чуя предсмертный штурм.
Как коридорами,заблёванными лентами с тире и точкой,бьётся в
припадках Смольный,с Лениным и Троцким.
Напрягся он,ощетинился,вздулся весь проводами вен,и вот,уже мир пульсирует:
«ВСЕМ! ВСЕМ!! ВСЕМ!!!»
И,как ночная стерва с Невского,поблёскивая тускло мундштуками
из янтаря,
Синяя «Аврора» оставила шхеры серые,и стала у Николаевского,
на якоря.
И над притихшим от злобы Питером и очумелой, тупой толпой,проследовал ясно
и истово, её аргументов вой.
И закачался Истории фаллос от шёпота тысяч толп, и грохота Петропавловки,
Александрийский столп.
А мир уже бьёт истерика – там, на краю Ойкумены, гибнет цивилизация под
сапогом нацмена!
Там Розы-чекистки в коже чёрной,измучились,бедные,с расстрелами
до зари,
И греют добрые латышские парни, б.ядей пьяных от голубой
крови.
Пулемёты запели осанну ей, целя небу сторылый лай, потому, что спустился
в подвал уже, арестованный Николай…
А её-то пучит,всё растёт, увеличиваясь, в ляжках млеют уже целые
армии,
И на лобке её – не мандавошки – то ведёт свои цепи на Врангеля,
красвоенком Гамарник!
И в глазах её вовсе не искры проскакивают,как у какой-нибудь,Талии иль
Терпсихоры,
Это заполнили коридоры Таврического,красвоенкоммы и
красвоенморры!
А бабища-то, знай растёт себе, поднимает седалище,испражняясь дивизиями и
батальонами,
Развела свои ножки – из туннеля влагалища вылетает 1-я Конная с
Семёном Будённым!
Его всадники в потных гривах распластаны, пластуны же, вросли все по брови
в рожь,
И раскосая морда их криво расквашена жизнерадостным стоном-воплем
«Даёшь!!!»
Но и в сонмищах этой саранчи тысячекрылой, в вое, свисте, пляске, радуге и
празднике сабель,
Улыбаются ласково, как херувимы, товарищ Гайдар и товарищ
Бабель.
Галифе на героях красного цвета - как рубахи на свадьбах
у гармонистов,
Так,что и в крови истерзанных девственниц, выглядят они празднично,
нарядно и чисто.
С лукавинкой покусывая соломинки, задумчиво опершись на сёдел
луки,
Решают не задачу,в сущности – что делать с гимназистами?Расстрелять?!
Или утопить от скуки??
И с прибаутками,вся эта лихая,весёлая нечисть,рвёт и давится чистым телом
России,
Царскою её короною и крыльями её
золотыми...
Пушки завыли осанну ей, пяля небу стозевый хай, потому, что справа от
Господа сел, святой мученик Николай.
Твои груди ветрами обласканы,хоть соски смотрят в мир
колюче,
Потому,что с них каплет не млеко и мёд, а кровь младенцев
умученных.
И от шёпота губ твоих вывороченных,сгорбились и поникли
Атланты,
Когда ведала ты,как оральным сексом,занималась с тобой вся
Антанта.
Я смотрю из автобуса сквозь стекло Истории угасших надежд и
поллюций,
Как занесло её сюда? Этого Ангела всех
Революций?!
Застывший монументально,по прихоти скульптора на киношной
стене,
Сей Ангел каменный напоминает мне Вия,застрявшего в церковном
окне…
Эй! Страна моя!!Что лежишь ничком и измучена тремястами ста ста
тифами в ряд?
Почему,скажи,днём все сонные,полустанки твои,только Смольными,
всё ещё по ночам горят?
Я кричу и шепчу сизой дымной реке, что хотя на дворе
и декабрь,
Я молю,чтобы серый сарай «Дом Кино»,возвратили назад в
«ОКТЯБРЬ»!
Потому,что если покажется,что ей что-то давит
на нерв,
Снова вспомнит про молот красавица,или подымет
серп!
А если, вдруг, эта дама, раздвинет своё
окно,
То разлетится весь город ваш костяшками
домино!
И обретя достоинство,раскинув свободно волосы,первым делом попробует
возможность охрипшего голоса.
Первая нота в мажоре его звучит,как с неба металл – так сыпятся
человечьи ульи - кварталами за квартал.
Вторая – наинежнейшая - бельканто стереоколонки! Жаль, что нельзя
услышать – сразу рвёт перепонки!!
Третья, почти безболезненно,плавит вам,люди,мозги,вытекающие через
глазницы – бедняги не видят ни зги…
Так,что если наскучит ей,ваш пьяный,смурной уют,то каменные её трубы
осанну вам вновь запоют.
И сразу её подруги, в громадных титановых шапках, услышат мотив
знакомый в своих вертикальных шахтах.
А эти дамы разборчивы – Шанель для них, что помои, от Коти, их бы
стошнило!
Этим подавай плутоний и чтобы побольше
гептила!
И, разложивши ноты,уже знакомой осанны,поворачивают боеголовками,
словно в ожидании манны…
Грянут оркестром, скоро уж век ему!Вот только уж слушать его,
будет,на этот раз,уже
Некому…