Беги, беги, скорее посмотреть,-
мне дома говорят. Христос с тобою.
Лавиною шли старые вояки
По улице и пушки волокли
их лошади голодные неспешно,
ведь кончилась война.
Капелла пела даром.
И женщины махали из окошек.
И многие из них полуодеты.
Я в этом роде представлял себе
любовные стихи.
У молодой соседки, что напротив,
убит в окопах муж.
Его призвали сразу после свадьбы.
Она к нам приходила и рыдала,
кляня войну последними словами,
и гладила меня по волосам,
и говорила мне: Хороший мальчик.
Каким я не был, чувствуя под блузой
сладостный трепет,
и иногда мечтательно смотрел
в прорези ее юбки.
Умер император.
разрушилась империя его.
И черно-желтые, как деготь с серой,
цветов двух, начинающих линять,
стократно проклятыми будучи,
вились и развивались.
До времени, когда у пьедестала статуи Килдя
горсточка людей не стала распевать
и пела так, как будто из фонтана пред Музеем
брызнуло вино.
Мальчишка на ступенях монумента,
это был я,
пустившийся вослед за остальными,
стремившимися кверху в Пражский Град,
где обитала пустота под стражей
паучьих ног в кромешной тишине.
И флаги красно-белые тогда
спускались, трепеща, с окрестных крыш,
как ангелов строптивых вереницы,
летящих вверх тормашками с небес.
Держава начинала распадаться.
Против нее поднялся весь народ,
легионеров девяносто тысяч
с недоцелованной соседкой нашей вместе,
и я отчасти приобщился к ним
к концу той песни.
Дома мне внушали: Не забудь
эти мгновения! Как можно их забыть.
Когда влюбился я
тогда впервые в жизни.