Она не шла… шагала в такт зиме.
Уже второй от года смерти всполох.
В утробе дома – младший черный змей.
В души утробе – только черный Молох.
Они бухали. Десять дней подряд:
то смерть сестры, то поминанье тетки.
А в это время жуть точила взгляд,
как хищный зверь: кровавый, алчный, колкий…
И разразилось! По соседям стук.
Менты на взводе – в хуторе покойник.
А на ноже стирали контур рук.
И сын молчал… Как накомодный слоник.
-- Забрать убийцу? -- Нет. Покойный сам
в себя вонзил последнее желанье.
И шла она. И не было слезам
разрешено омыть сыновью рану.
Потом опять топили в доме печь.
Соседей звали на обед горячий.
И по селу ползла глухая речь,
что был у «этих» средь ментов своячник.
Так рассудили: будет хоть один,
пускай, не Авель, но зато при маме --
убийца брата. Младший ее сын.
И пили горько, вспоминая яму…
…Он сер лицом. И волчий взгляд его
непроницаем. Только в день поминок
по ком-нибудь зовет его село --
чтоб замочил коровку или свинок…