Зарифмовав четыре строчки
И сколотив из них столбец,
Я подобрать надумал кочку,
Чтоб утвердиться, наконец.
Ведь для того, чтоб утвердиться,
Нужна земная, братцы, твердь,
Где можно с флагом водрузиться,
Прибив гвоздем его на жердь.
Нащупав почву под ногами,
Орлом окрест себя взглянуть,
Поговорить потом с «богами»,
Стаканчик водочки махнуть.
Затем, от счастья бронзовея,
Свой стих без устали читать
И над толпою ротозеев
Свободной птицею летать.
Прогнав все мысли о полете,
Я стал обдумывать свой путь,
Ведь в поэтическом болоте
Вполне возможно утонуть.
Прикинув путь и так, и этак,
И сузив поисков сегмент,
Я, солнцем утренним согретый,
Пошел искать свой постамент.
Бреду извилистой дорогой,
А день – как будто выходной.
Повсюду пней и кочек много,
Но нет свободной ни одной.
Куда ни глянь – на каждой кочке,
А то и просто на пеньке,
Сидит поэт, как черт на бочке,
С раскрытым томиком в руке.
Потом встает картинно в позу
И с выраженьем на лице
Чеканит стих, стрекочет прозу,
Галантно кланяясь в конце.
Соседу слово уступает,
Смахнув платочком пот с лица…
И страсть их всех обуревает.
Так и щебечут без конца.
Ни за гроши, ни за награды
Течет словесная река.
Такие выдают рулады,
Что слышно их издалека.
И пишут так витиевато,
Что дух захватывает аж.
Вот смысла, правда, маловато,
Зато есть пафос и кураж.
Стихи друг другу почитают,
Потом в унынии твердят,
Что книг их люди не читают
И даже слушать не хотят:
«Пустые, мелкие людишки!
До нас они не доросли.
Чтоб им ни дна и ни покрышки!
Совсем, видать, с ума сошли!
Хотят, чтоб мы им посвящали
Стихи, романы и холсты,
Чтоб их почаще навещали,
И к ним спускались с высоты.
А ведь не знают, супостаты,
Какой путь Бродский прошагал,
Не чтят Малевича с квадратом,
Не вдохновляет их Шагал.
Подай им Пушкина, Ершова,
Балду с Иваном-Дураком!
Подайте им родное слово,
Жар-птицу, кашу с молоком!
Подай им девку с коромыслом,
Чай с самоваром по утру!
Подайте строчки им со смыслом,
Чтоб все в них было по нутру!
А нас тошнит от тем народных –
Теряем вес и аппетит…
Влечет нас слог течений модных,
Где все сияет и блестит».
Я рот раскрыл и с удивленьем
Картину эту наблюдал,
Как вдруг с огромным вдохновеньем
Медведь пинка под зад поддал.
И я на бреющем полете
Над всеми кочками взлетел,
Но тут же плюхнулся в болото
И оглядеться не успел.
Медведь с ухмылочкой довольной
Спросил: «Ну, как там наверху?
Легко летать, а падать больно –
Клюешь на эту чепуху?
Иди домой, поставь примочки,
Не появляйся больше тут.
У нас война идет за кочки,
И все дерутся и орут.
Мое терпенье на пределе!
Я драться с ними не хочу.
Но так они мне надоели,
Что я их всё ж поколочу.
Возьму сучкастую лесину
И, как зеленых лягушат,
Сгоню в болотную трясину –
Пусть там живут и верещат.
Приму под старость грех на душу,
И прочь уйду, надев суму,
Но жить средь них, их вопли слушать
Не пожелаю никому.
А ты, коль стать решил поэтом,
Не устремляйся к небесам,
Неси народу лучик света,
Не шастай больше по лесам.
Не нарушай закон природы,
Живи в согласии с людьми!
Неужто прожитые годы
Не научили, черт возьми?»
Медведь свирепо пасть оскалил:
«Сейчас узнают, кто здесь власть!»
А я быстрее лес оставил,
Чтоб под «раздачу» не попасть.
Давно со мной был случай этот.
Воды немало унесло.
Непросто, братцы, быть поэтом!
Опасно это ремесло!