Пока еще солдатка, не вдова,
Перед иконой сжалась и поникла,
Срываются с увядших губ слова
Бесхитростной и искренней молитвы.
Чуть помолчит, вглядевщись в образа,
И вновь зашепчет с верой и опаской:
«…Пусть очерствеют добрые глаза
У милого под каскою солдатской,
Пусть ярости багряные тона
Расправятся с наивной синевою,
Пускай решимость будет в них видна,
И сдвинуты сурово будут брови,
Пусть нежная и сильная рука
Не дрогнет, чей-то кровью обагряясь,
Пусть солнца луч на острие штыка
Почаще гаснет, в грудь врага врываясь…
Услышь меня, небесный наш Отец!
Ты помоги! Придай солдату силы!
Ты защити его! Иначе, все… Конец…
Он слишком добрый, мягкий и ранимый.
Ты помоги, Всевышний, изменить
Его характер, душу исковеркай,
Ему погибнуть легче, чем убить,
Он никогда стрелять не будет первым,
Позволь ему о совести забыть,
Пусть сердце трепетное глубже захоронит,
Он слишком честен, чтобы в спину бить,
Ну, а своей с готовностью прикроет…»
Но неподвижен на иконе взгляд,
Ведь женская молитва опоздала,
Вчера ещё погиб ее солдат,
По-глупому…, котят с огня спасая…