Здесь люди - лишь рабы, сама жизнь – рабство,
бесчестием, позором дни покрыв,
слезами с кровью наполняет ночи.
Семь тысяч лет назад придя впервые -
рабы доныне лишь да узники в цепях...
Всю землю обошел, был на Востоке,
на Западе. В тени, при свете был.
Как нации покинули пещеры
и сделали дворцы - увидел я.
Но спины лишь, согбенные под ношей,
в оковах руки да пред идолом колени.
От Вавилона до Парижа следом шел
за человеком, от Ниневии к Нью-Йорку.
Посюду только лишь следы оков
где след ноги остался, всюду слышал,
как повторяют лес и дол стенанья,
стенания веков и поколений.
Видел дворцы, храмы науки и святыни -
там троны, кафедры и алтари стоят.
Везде рабочий – раб дельца,
делец – раб война,
воин – правителя,
правитель – раб жреца,
жрец – идола,
а идол сам из праха
вылеплен демоном,
и на горЕ из черепов людей.
Входил в дома людей богатых, сильных,
в лачуги бедных, слабых. Я бывал
в покоях из слоновой кости, злата
и в хижинах с отчаяньем и смертью.
Младенцы с молоком всосали рабство,
мальчишки учатся покорности,
у девочек - смирения одежды,
повиновения, женщины на ложе
безропотности с послушаньем спят....
От Ганга берегов шел к берегам Ефрата,
шел к устью Нила, шел к горам Синая,
на площади Афин и к римским храмам...
Константинополем и Лондоном ходил.
Со славой и величием везде
все то же рабство существует рядом.
На алтарях закалывают юных,
при этом называя рабство - Богом,
в честь рабства вина льют и благовонья,
зовя царем; и курят фимиам
пред изваяньем, назовя пророком,
колени перед ним склоня, зовут законом.
Друг друга поубив - патриотизм -
склоняются перед земною тенью Бога;
и повинуясь этой воли тени,
дома свои сжигают и селенья,
но называют равенством и братством;
силы и время отдают ему,
богатством и торговлей называя...
Имен у рабства много - суть одна;
как много форм, но неизменно содержанье.
Извечная болезнь, с дыханьем жизни
вдыхают дети от родителей его;
идет его посев из века в век
как лето и зима в круговороте.
Как много в мире странных видов рабства.
Слепое - связывает жизнь сегодня с прошлой,
склоняя души пред традициями предков,
в тела младые старый дух вгоняя,
и превращая в склепы их, где тлен и прах...
Немое рабство, что мужчину вяжет
к жене, ему давно уж ненавистной;
на ложе к мужу женщину бросает,
давно отвратному - их попирает жизнь.
Глухое рабство – мертвый вкус толпы,
ее цветА, ее фасон одежды;
и голос человека - уже эхо,
и тело человека - только тень.
Хромое рабство – заставляя сильных
склоняться пред обманом, подчиняя волю
честолюбивца прихотям, сводя
к машинам, что движением руки
толкнуть, остановить или сломать...
Седое – низвергает души
детей с заоблачных высот в ущелья горя;
нужда с невежеством, с отчаяньем растут,
в страданиях, в преступностях влача
существование, в пороке умирают.
Вот криводушное – мошенников зовет
оно как прозорливых, называет
ученостью простую болтовню,
за кротость слабость выдает,
за гордость - трусость.
Согбенное – оно угрозой страха
ворочает язык слабых людей:
чужое говорят, хотят чужое
как тряпки, что руками нищета
по своему желанью сжимает.
Горбатое – когда одним народом законами другого управляют.
Чесоточное – что возводит неизменно на трон одних царских детей...
Черное рабство –
что клеймит позором детей преступников, нимало не повинных.
И рабство перед рабством – здесь виной инерции лишь сила.
Я устал
за поколениями вслед идти, парад народов
глядеть устал, в долине тех теней,
где призрак прошлого живет и ждет грядущее,
присел. И там увидел призрак,
что одиноко брел, глядя на солнце.
И спросил его:
– Кто ты?
– Свобода.
– Где сыны твои?
Услышал:
– Да на крест один взошел и умер.
Другой - сошел с ума. А третий
не народился вот еще....
Исчез в тумане призрак...