Как старики становятся вампирами?
Они зрачками водят, как валькирии,
добычу выжидая в предвкушении
минуты, замыкающей на мщении
их возрастом побитые извилины.
Они в ночи всевидящи, как филины
с ушами, на чужие звуки чуткими,
и голодом сведенными желудками,
с безумием пропахшими пожитками,
тоской забот и волосами жидкими,
со вздорными своими пересудами
и старыми, но крепкими сосудами,
Они ложатся поздно, как лунатики,
ведут счета всему, как математики,
висят на телефоне, умудрённые,
бесцельем дней к нему приговорённые.
Своим скорбям не судьи, а союзники,
они тележки катят, будто узники,
скупая все, что сметою позволено,
по тыще ям, что ими же намолена.
Они ворчат, бранятся, ноют, злобствуют,
смердят и повсеместно неудобствуют
потоку тел иных. Как камни вечные
они. Как волнорезы поперечные,
рожденные еще до сотворения.
И муторны их умонастроения.
Они о том и этом разглагольствуют
и по утрам всегда не той ногой встают.
И вновь идут на бой – бодры, как викинги,
удары отражая, как на брифинге,
и проедая плешь любому встречному –
по замкнутому кругу бесконечному.
В них нет тепла, но цепки их объятия,
дремучи их устои и понятия.
И все они, замечено на практике,
хранители утраченной галактики,
оставшиеся в рубище патриции.
Они ее ревнители и рыцари
из тех времен, где все они фанатики.
А здесь они неспящие лунатики.
Шуршит их память лентою магнитною,
ведя, ведя свою работу скрытную.
И, точности служители почетные,
хранят они все записи учетные.
Они таранят цель без околичностей,
громя верхи и не жалея личностей,
натруженные битвами и вехами,
как этими приросшими доспехами.
И бьет меж глаз их логика дубовая.
На то бумага есть у них гербовая.
Пьют капли и клянут детей, которые
теперь по эту сторону истории.
В дендрарии засохшими реликтами
заведуют подъездами и лифтами
они и на ужатой территории
сражаются с бесчисленными хворями.
И, этими отравленные хворями,
в курятники прошмыгивают хорями,
освоившись со щелями и лазами
и все травя удушливыми газами.
По этому стечению законному,
что миру оборотно заоконному,
как выцветшая сумрачная комната,
их мирозданье зло и перевернуто.
И, надвое чертою рассеченные,
они – как государства, обреченные
на противостояние кровавое,
борясь за дело левое и правое.
В такие деликатные мгновения
небезопасны их поползновения,
что были бы вполне достойны Оскара
исходом брани, кальция и фосфора
добавив месту встречи порубежному
по результату сечи неизбежному.
И с давних пор, как нищие на паперти,
из затхлых нор глядят их обитатели
и, пряча суть за язвищами ложными,
зрачки впивают шилами сапожными.
Ища неосторожного касания,
они выходят на кровососание
по тропам, что покапельно изведаны,
пиявочно своей идее преданы.
Творцы раздора и непримирения,
они как воплощенье нестарения
на этой вахте истинно пожизненной
в кампании своей безукоризненной.
Охоты их как войны полуночные
и точные налеты одиночные
в достойном их внимания скоплении
совсем не говорят об искуплении.
Под маскою почтенного страдания
теряясь, как агенты на задании,
они не допускают упущения
в неутолимой жажде насыщения.
Они живут как будто бы разрозненно,
но дабы дело выиграть злокозненно
неутомимо в сумерках общаются.
Они всегда на место возвращаются.
Не брея скул и с мятыми манжетами,
они играют в пул, воюют с жэками
и, подкрепившись пшенками и ячками,
идут гулять с паршивыми собачками.
Они жуют бодягу сериальную,
размазывая службу коммунальную,
и, поделясь объедками с воробышком,
изматывают плеть железным обушком.
Они слабы, но ненасытно кушают
и радиоволны сигналы слушают
с какой-то там своей болящей ранкою,
питаясь безответной перебранкою.
Подлеченные радиоэфирами,
они ползут в палатку за кефирами,
без устали вещая краснобаями,
суровы и ничем не прошибаемы.
Деля дворы на зоны аномальные,
в них властвуют позывы инфернальные
и, слившиеся в месть, как соки в ревене,
они та жизнь и есть уже вне времени.
И желчь сочат, и сами ею мажутся,
скрипят, ворчат и каменными кажутся,
и бой ведут с текущими сортирами
те старики бессмертными вампирами.
2006