С иллюстрациями и фотографиями здесь: http://www.liveinternet.ru/users/4514961/post301115435/
***
Как был хорош он, зряшный мир вчерашний,
как в вечность распахнувшаяся дверь.
Казалось, ничего уже не страшно!
Или напротив — страшно всё теперь.
В тайгу души я отправляюсь в ссылку,
в её глубины, недра, глухомань.
Любви моей предтеча, предпосылка
проглянет сквозь мистический туман.
Мне помнится: то зелено, то вьюжно,
тяжёлых звёзд рассыпано драже...
Всё было так прекрасно, так ненужно,
как никогда не будет мне уже.
Прощаю мира суетную бренность.
Прощаюсь с вещей музыкой дождя.
Как нищему, Вам подаю на бедность
свою любовь, навеки уходя.
Прощаю все потери и напасти.
Прощаю этот сумрак голубой.
И, кажется, я сотворяю счастье
из тьмы всего, что составляет боль.
***
Мучительно хочется счастья.
И я называю им лес,
окошко, раскрытое настежь,
холодную ласку небес.
И боль, и тоску, и страданье
я радостью назову.
Не так уж важно названье,
во сне или наяву.
***
Листая как-то книжку, нахожу
обёртки от давнишних шоколадок.
И в памяти счастливо ворошу, –
как детства вкус пленителен и сладок.
Таких уже названий даже нет,
и нет родных, что мне дарили сласти.
Остался в книжке их бумажный след,
обёртка, под которой было счастье.
Закладки детства бережно хранить...
Счастливым фантом станет этот фантик.
А если и прервалась где-то нить –
ты сможешь вновь связать её на бантик.
* * *
Пестрят и рвутся тут и там
клочки по всей округе:
"Сниму", "куплю", "продам", "отдам
в заботливые руки",
"вишнёвый сад", "добротный дом",
"собаку" или "дачу"...
А в сущности, все об одном
толкуют, пишут, плачут.
Как будто бы один блокнот,
разодранный на части,
взывает, жаждет – не банкнот –
тепла, уюта, счастья!
Бумаги рваные листки
трепещут, словно флаги –
куски надежды и тоски,
промокшие от влаги.
* * *
"Весна" Боттичелли, "Весна" Боттичелли,
летящие линии в солнечном теле,
струящийся, плавный, томительный танец,
шары золотые, хитонов багрянец.
О чудо чудес, "боттичелиев контур",
мазок, убегающий вдаль к горизонту.
В изломах материй и складках капризных –
сознание хрупкости, зыбкости жизни.
В изменчивых лицах мадонн Боттичелли
есть то, что мы втайне от жизни хотели,
всё то, что пленяет нездешнею властью –
пронзительно-чёткая формула счастья.
***
Помню какую-то передачу,
где журналист у народных масс
всё выпытывал наудачу:
«Что такое — счастье для вас?»
И отвечали ему — нелепей
трудно придумать: «Когда весна!»
«Счастье — когда две радуги в небе!»
«Счастье — когда нам поёт «На-На»!
Всё молодые ему девчонки
под микрофон попадались тогда.
Щёки горели, взлетали чёлки.
Что они знали в такие года?
А журналист их слушал вполуха,
всё кружил средь этих лолит,
и вдруг сказала одна старуха:
«Счастье — когда ничего не болит».
Девочка плачет у Окуджавы —
шарик спрятался в небесах.
Но не её, а старушку жалко —
слёзы той тяжелей на весах.
Целая жизнь пролегла меж ними,
путь от шариков — до молитв.
«Счастье — когда две радуги в небе!»
«Счастье — когда ничего не болит».
Солнце не ведает ночи озноба,
рассвет никогда не поймёт закат,
как юность — того, кто у двери гроба,
как нищету — кто, как Крез, богат.
Детских пирожных в песочнице прелесть
сменит старости чёрствый пирог.
Радуйте сердце, обманы апреля,
пока не настанет декабрьский срок!
Когда моего вдруг коснётся слуха
восторг наивный, что с фальшью слит,
мне вспоминается та старуха:
«Счастье — когда ничего не болит».
Что мне добавить к словам старухи?
Уточню только ряд идей.
Счастье — когда не стреляет в ухе.
Счастье — когда не стреляют нигде!
Счастье — когда наполнены миски,
когда хоть что-то есть впереди.
Счастье — когда не болеет близкий.
Когда не болит планета в груди.
***
У счастливой любви не бывает стихов.
А. Кушнер
У счастливой любви не бывает стихов?
Как я счастлива Вас опровергнуть!
У меня их — как в поле цветов, как грехов,
всяких-разных, пусть даже и скверных.
Фотовспышками строчек ловящих момент,
передать его прелесть бессильных...
Вспоминается кстати любимый фрагмент
из любимого старого фильма.
Там девчонка кружилась рассветной порой,
и струилась вода дождевая.
"А ведь так не бывает!" — кричал ей герой.
"Нет, бывает, — смеялась. — Бывает!"
***
Это счастье далось мне с кровью.
Трепетали ресницы трав,
ветер встрёпанный бесконтрольно
демонстрировал дикий нрав.
И прижались тела и души,
как у Бога в одной горсти,
околесицу леса слушать
и такую же вслух нести.
Хлынул на плечи тёплый ливень,
выжег радугой всё дотла.
Я такою враздрыг счастливой
никогда ещё не была!
И запомнила день-виденье,
замечательный и большой.
Окончательность совпаденья
с самой близкою мне душой.
* * *
Не знала ни стыда, ни горя
любовь без права и венца.
И ты встречал меня у моря
в рубашке цвета огурца.
И счастью не было конца.
* * *
Ты мне такое счастье принёс,
такого нету нигде.
Оно не просто однажды сбылось –
сбывается каждый день.
Оно родимее всех отчизн,
стариннее всех эпох.
Такой, должно быть, бывает жизнь,
когда в неё входит Бог.
Оно свечою украсит тьму,
укутает, как в меха.
И нет никакого дела ему
до моего стиха.
***
Лохматое, неприбранное счастье
без серенад, сонетов и свечей.
Браслеты не теснят ему запястья,
не режет слух возвышенность речей.
Домашний круг. Уютный отсвет лампы.
Банальнее картины не найти.
Но в личной жизни нам милее штампы
и низких истин торные пути.
* * *
Как бы вы вашу душу в страстях ни метелили,
как бы ваша мечта ни витала воздушно –
настоящее счастье всегда незатейливо:
тесный столик на кухне, ночник над подушкой.
Проторёнными тропами жизнь устилается.
Не беда, коль не хватит в ней соли и перца.
Поцелуи чужих на губах могут плавиться,
но они никогда не доходят до сердца.
Настоящее счастье – простое, но прочное,
познаётся бок о бок, в обнимку, впритирку.
Ты один настоящий, все бывшие, прочие –
только бледные оттиски через копирку.
***
Сквозь берёзок изогнутых арки
прохожу в золотом сентябре.
Как Лаура с душою Петрарки,
я пишу и пишу о тебе.
Исполняю Господне заданье
под дамокловым вечным мечом.
Оживаю под тёплым дыханьем,
согреваюсь под сильным плечом.
Пусть всё к чёрту приходит в упадок,
но я знаю блаженства секрет:
поцелуй меня между лопаток,
прошепчи мне полуночный бред.
То ли птица в берёзовой арке,
то ли ангел у Царственных Врат...
Да, пишу я слабее Петрарки,
но счастливей его во сто крат!
***
Коса на камень, плеть на обух,
тень на плетень.
А мы с тобой живём бок о бок
который день.
Что нам Гекуба, мы Гекубе,
любое дно,
когда мы есть, когда мы любим
и заодно.
За разговорами, за чаем
часов как нет.
А если вдруг и заскучаем -
есть Интернет.
Хоть мы ещё не очень стары,
но наш уклад
нас сделал старосветской парой
на новый лад.
А Гоголь хоть женат и не был,
прожил как волк,
но в счастье истинном семейном
он ведал толк!
***
Лелею в памяти, лелею
и греюсь, нежась и кружась.
Тобой по-прежнему болея,
лелею в мыслях ту аллею,
где шли мы, за руки держась.
Как будто бы в преддверье рая
глаза ласкает синева.
Лелею, холю, обмираю,
как бусинки, перебираю
твои бесценные слова.
Украшу губы поцелуем,
в ушах — два шёпота ночных...
Да, вот такую, пожилую,
любить взахлёб, напропалую...
Как терпят нас в мирах иных,
завистливо взирая сверху
на жаром пышущий очаг,
который и за четверть века
не остудил ещё ночлега,
не оскудел и не зачах!
Вот так бы и в минуту злую,
когда покинет бог огня,
судьбе пропевши аллилуйю,
поставить точку поцелуя
в конце угаснувшего дня.
***
Когда по судьбы наущенью
года протекали в тоске,
жила я предощущеньем,
от счастья на волоске.
Казалось, что-то случиться
сегодня со мной должно,
и утро, как синяя птица,
стучалось в моё окно.
Сбылось всё, что в снах томило.
(Не верится, что сбылось!)
Но стрелка судьбы застыла.
Недвижна земная ось.
Есть всё, что для счастья надо:
работа, семья, дела.
Но где та босая радость,
куда она забрела?
И рвётся душа на части...
Вдруг ночью проснусь в тоске:
ах, где то былое счастье,
от счастья на волоске?
***
Обернулась заурядной пылью
та на крыльях бабочки пыльца.
То, что было сказкой – стало былью,
но всё ждёшь счастливого конца.
Обрастает раковиной жемчуг,
замутились взрытые ключи.
Голос счастья ещё что-то шепчет,
но слова уже не различить.
***
Леночка, девочка, ласточка…
Звёздами падает снег.
И улыбается ласково
ангел всезнающий вслед.
Завтра проснёшься – и вот оно,
счастье под ёлочкой ждёт.
Скрыто оно за заботами,
но непременно придёт.
Как бы судьба ни лукавила –
принцем из девичьих грёз...
Просто не видишь пока его
за пеленою из слёз.
***
Я отбилась от стаи,
заблудилась в былом.
Из себя вырастаю
угловатым крылом.
Жизнь, как старое платье,
узковата в плечах.
Чем мы только не платим
за сиянье в очах.
Старомодное счастье,
непошедшее впрок,
разберу на запчасти
отчеканенных строк.
Пусть не хлеб, а лишь камень
на ладони как шрам,
залатаем стихами -
что разлезлось по швам.
***
Довольно огнём любоваться в сосуде.
С годами душе от него холодней.
Да здравствуют вина в гранёной посуде,
где истина пьяно искрится на дне!
И пусть накопилась тоска и усталость,
а ты всё равно выбираешь to be.
Цени, что имеешь, люби что осталось.
Чем меньше осталось — тем больше люби.
***
Я несчастлива? Я счастлива.
Жизнь застыла у причала.
А вокруг всё так участливо
и внимательно молчало.
Я одна? О нет, единственна!
И совсем не одинока.
С неба чей-то глаз таинственный
на меня глядит в бинокль.
Я замечена... Отмечена...
Здравствуй, канувшее в небыль!
На губах горчинка вечера
и прозрачный привкус неба.
***
Не там, не здесь, а где-то между,
жду, как гирлянды фонарей
зажгут во мне огни надежды,
и мир покажется добрей.
Намёки ангелов так тонки,
так звонки птичьи голоса.
В колясках детские глазёнки
впервые видят небеса.
Вплету в венок кружащих улиц
цвет своих глаз, волос, одежд
и затеряюсь среди умниц,
упрямиц, модниц и невежд,
чтоб притвориться, раствориться
в водовороте бытия
и стать счастливою частицей
чего-то большего, чем я.
***
Читали «Калоши счастья»?
Они его не приносят.
Всё рушится в одночасье...
Калоши теперь не носят.
Как, впрочем, и счастье тоже...
Поблёкли цветные краски.
Но жизнь под конец итожа,
мы так нуждаемся в сказке.
Какую бы я у феи
себе под стать попросила,
чтоб стала моим трофеем,
давала надежду, силы?
Дюймовочка? Иль принцесса
с горошиной под периной?
Иль ёлочка в чаще леса?
Солдатика балерина?
Русалочка на утёсах?
Ромашка с погибшей птичкой?
Иль девочка в зимних грёзах,
с беспомощной горсткой спичек?..
Ах, сказки, вы тоже грустны,
над вами хочется плакать,
как будто кинжал до хруста
вонзается в сердца мякоть.
И рвётся душа на части –
о как она опустела!
Ах, мне бы калоши счастья –
к тебе бы я полетела…
***
Какая-то тихая тайна
незыблемо дремлет в груди.
Я знаю, что всё не случайно.
Я верю, что всё впереди.
Бреду по осенней аллее.
Деревья цветные, как сны....
И солнечный зайчик милее
холодного сердца луны.
Прощайте, прощайте, прощайте...
Я вам навсегда улыбнусь.
Бросаю монетку на счастье -
вдруг в будущей жизни вернусь?
***
Счастье — станция назначения?
Нет, всего лишь путь до неё.
Улиц солнечное свечение,
и земля, и хлеб, и жильё...
Счастья нет, но есть его искорки,
вспышки, всполохи, огоньки.
Это нежность, горенье, искренность,
долгожданных людей звонки.
Так и складывается мозаика,
что прельщает внутренний взор.
Этот сор собирай, не бросай его,
тки в душе из него узор.
Счастье вольное, затрапезное,
что весенним звенит ручьём.
Жить – как птица поёт небесная
и не думает ни о чём...
Но обидно всё же устроено
человеческое существо.
Ты хоть в счастье всего зарой его –
не почувствует ничего.
Он от счастья воротит мордочку,
мир – вместилище всех скорбей...
Воробей, заглянувший в форточку,
для кого-то лишь воробей.
Дождь – осадки и неприятности,
одуванчики – сорняки…
Быть счастливым – вне вероятности,
несмотря на всё, вопреки.
Как письмом от любимой девушки,
каждой буквой наперечёт
кто-то будет до слёз утешенным,
а неграмотный – не прочтёт.
На минуточку ли, на час ли вы,
как бы этот мир ни бесил,
будьте счастливы, будьте счастливы,
даже пусть из последних сил.
***
Хоть с ума не сошла я пока,
и не мистик,
но хотела б сберечь на века
каждый листик.
И в остывших уже угольках,
и у тучек,
и у глаз твоих там, в уголках, –
каждый лучик.
Растеряют леса свой убор
в одночасье...
Я тепла и родства крохобор,
сборщик счастья.
***
Можно на окне задёрнуть шторы
или в небо устремить глаза,
чтобы сквозь душевные затворы
не пробились злые голоса.
Отпускать обидевшее с миром,
укрываться в теплоту как в плед,
поднимать себя над этим миром,
отделяя мухи от котлет.
Замечать невидимое диво,
вырывать воткнутый в горло кляп...
Вот и весь секрет, как быть счастливой.
Или не повеситься хотя б.
Очертить себя как в детстве мелом –
чур меня, я в домике, друзья!
Пусть я быть счастливой не сумела,
но достать меня уже нельзя.
***
Сегодня нет ни звёзд, ни облаков.
Пустое небо, как душа пустая.
А я ищу добро без кулаков,
любовь, что умирает, облетая.
Я добываю счастье из всего,
что под рукой случайно завалялось,
и даже из отсутствия его,
или того, что мне во сне являлось.
Сны плавно наплывают на судьбу...
Я существо вечернее, ночное.
Мне больно жить, и Страшному суду
проблем не будет, видимо, со мною.
***
Как стая лебедей – седоголовых лет –
летит их череда всё дальше и всё тише…
Ненастье за окном. Закутываюсь в плед.
На свете счастья нет. Но счастья нет и свыше.
Но сладко вспоминать, как расступалась тьма,
как пелось в унисон, любилось как легко нам,
как удалось потом мне не сойти с ума
и выжить вопреки логическим законам.
Но жизнь идёт вперёд, что там ни говори,
и я ращу цветок средь засухи и жути,
как Лиса приручал Принц Сент Экзюпери,
как Виллем Рагнарссон заботился о Джуде.
***
Потеряв однажды сходу,
я искала счастье.
Разбирала дни и годы,
рылась в каждой части.
Знать бы раньше – запасла бы,
им набила щёки.
А теперь его так слабы
крошки да намёки.
Раскопала я остатки
в складках старых платьев,
в шоколадке были сладки,
в корочке оладьев.
Счастье – в звёздочках сирени,
в циферках трамвайных.
А ещё – в стихотворенье,
в неоткрытых тайнах...
Так вот, с мира собирая
по клочку, по нитке,
доберёмся и до рая
с скоростью улитки.
Но во избежанье боли
или дрязг с душою –
не теряйте счастье больше,
первое, большое.
***
У несчастья всегда есть причины,
а для счастья они не нужны –
ни богатства, ни славы, ни чина,
были б чувства свежи и нежны.
Кто несчастлив – надеется, ждёт всё,
чтобы стало светлей и теплей.
А счастливый легко обойдётся
без подачек и без костылей.
У несчастного — грёзы и слёзы,
и любовь – наказанье и блажь.
У счастливых – песчаные плёсы
и бесхитростный райский шалаш.
Я и то, и другое, и третье,
двадцать раз изменяясь на дню.
Столько раз бы могла умереть я,
угодить в полынью, в западню.
Но поскольку пишу лишь про Это
и держу свою душу в тепле,
несчастливое счастье поэта
охраняет меня на земле.
***
Разлезлась жизнь моя на части,
но голь на выдумки хитра.
Из ничего сшиваю счастье,
как суп варю из топора.
Надежды жалкие ужимки...
И ты, реальный, как мираж,
плывёшь и таешь в белой дымке,
моя блаженнейшая блажь.
Ты там, в небесном закулисье,
глядишь на нас из высших лож.
А шелест падающих листьев
на шёпот так ночной похож.
И пряжа нежных слов прядётся…
Сердца, застывшие во льду,
мы прячем все во что придётся –
в тепло, в забвение, в беду.
Пусть жизнь распалась на запчасти –
их извлеку из закутков.
Сшиваю старенькое счастье
из разноцветных лоскутков.
***
Счастья полные стихи,
нежность через край…
Время, медленней теки,
жизнь, не умирай.
Сердце, будь таким как есть
и гори живьём.
Эту боль и эту жесть
мы переживём.
Пусть деньки мои тихи
и в душе раздрай,
но живут ещё стихи
и пускают в рай,
где средь облачных морей
не ведёт к реке
сумасшедший брадобрей
с бритвою в руке.
***
Свой человек – не мой человек –
А я сама не своя.
Ищу, что было б моим навек,
как родина, как семья.
Ищу, во что я могла бы впасть
как в ересь, как в ступор, в транс,
но что бы мне не дало пропасть
на этот – последний – раз.
Но не работает микрофон
и брешет собака ру.
Я против теченья, из ряда вон,
не к месту, не ко двору.
Но лучше буду паршивой овцой
иль даже сорной травой,
чем стада отчего стать мясцом,
поля удобрять собой.
Я знаю, с кем я быть не хочу
на этой – моей – земле.
Но лишь к родному припасть плечу
и душу согреть в тепле...
Свой человек – не мой человек –
почувствуешь это враз,
по свету из полуприкрытых век,
по первым обрывкам фраз.
Возникнет счастье из ничего,
узнает во мне свою.
И я, как в детство, впаду в него,
как в родину, как в семью.
***
Смотрят на меня глазами окон
призраки любимых и родных.
И луна косит печальным оком,
освещая нас с тобой одних.
Те места, что улетели с дымом,
в памяти нетронуто целы.
Там со мною нерушимо ты был,
там навек прочны мои тылы.
Птицей в ночь летит тоска о друге.
Где ты, моё счастье ни о чём?
Призрак манит, не даётся в руки,
ускользает солнечным лучом...
С той поры, когда была женою,
как-то всё похолодало тут.
Стены оглушают тишиною.
Страшен дом, в котором нас не ждут.
Но ещё свежо, свежо преданье,
как тот вальс кружил с тобой в ночи...
Давними аккордами страданья
нестерпимо музыка звучит.
И несёт она меня над бездной
к тем далёким памятным местам...
Где-то ждёт единый дом небесный,
и мы все как дома будем там.
Птица счастья
Ромашка сбылась, сирень,
и даже билет трамвайный.
А всё же судьба — кремень,
и счастье —в чужом кармане.
На гуще примусь гадать,
на картах или по звёздам.
Ну где же ты, благодать?
К каким улетела гнёздам?
Напрасно машу флажком,
ищу у небес участья.
Плетётся поди пешком
бескрылая птица счастья.
Вся синяя от натуг –
уж силы не те, болезни.
В глазах её жар потух
и пёрышки все облезли.
Дождусь ли свой звёздный час?
Скорей распадусь на части...
Какие мы все сейчас –
такая и птица счастья.
***
Какой счастливый человек,
какой счастливый.
Как счастливы, что лицезреть
его могли вы.
Спросите всех, кого не счесть,
хоть в магазине,
вам скажут, кто на свете есть
такой Казиник.
Его эмоций фейерверк
рутину застит.
Он обитатель высших сфер,
кудесник, мастер.
И эта вздёрнутая бровь,
улыбка эта
дарит нам веру и любовь,
мечту поэта.
Маэстро, возвращай нас к снам,
дли страсть и жалость,
и то немногое, что нам
ещё осталось.
***
Я утром перед зеркалом примерю
улыбку и счастливые глаза.
И может быть сама тогда поверю,
что светлая настала полоса.
Достану я оранжевое платье,
как фокусник из детства рукава,
и извлеку любимого объятья
из встречи той, что станет рокова.
На ровном месте счастлива я буду
и высосу из пальца целый мир...
И, может, хоть на миг один забуду,
в какой чуме затеиваю пир.
***
Я хочу не счастья ломтик,
а всего всерьёз.
На коленях чтобы котик,
на пороге пёс.
И хочу, чтоб кто-то зонтик
надо мною нёс.
Чтоб глаза мои в заботе
утирал от слёз.
Я бы открывала ротик,
как птенцы из гнёзд,
а в него мне – бутербродик,
вместо с неба звёзд.
Чтоб опять была жена я,
чтоб долой лета...
Вот такая вот смешная
глупая мечта.
***
Как бы расширить дня границы,
осуществить иль повстречать
то, что устало только сниться,
на чём молчания печать.
И сердце мне сбивает с ритма
крепчайший кофе или чай,
а пуще глаз твоих харизма,
когда увижу невзначай.
О, от самой себя побеги...
Хочу худеть – и печь пирог,
хочу чтоб сгинул ты навеки –
и чтоб явился точно в срок.
Пусть будет что душе угодней,
чтоб только светлое сбылось...
Причин несчастной быть сегодня
пока ещё не родилось.
Пока судьба не рвёт на части,
я безмятежна и тиха.
Начало дня. Начало счастья.
Начало нового стиха.
***
О соловьиные свирели
души, свободной от оков!
Душистые зрачки сирени
и счастье пятых лепестков.
Попытки прежнею остаться,
когда засеребрится прядь...
Что лучше – ждать и не дождаться
или иметь и потерять?
Разбилось целое на части,
уже не возродить его...
Осколки собственного счастья
нас ранят более всего.
***
О боже, как она умна,
как речью чёткою пленяет!
Чужие беды как она
легко руками разгоняет!
И учит, как на всё забить
и жить сегодняшней минутой,
и как всегда счастливой быть,
как управлять душевной смутой.
Муж изменяет, дочь больна,
но на лице не дрогнет мускул,
броня судьбы её стальна,
смела распахнутая блузка.
Она умеет как никто
выстраивать картину мира,
что как ни плохо, но зато
души отточена секира.
Всегда во всём быть на коне,
достойной рода самурая...
Но не хотелось что-то мне
её искусственного рая.
Глядела я на чудный лик,
взгляд за очками безучастный,
и думала, прозрев на миг –
о боже, как она несчастна.
Мне жизнь бывала не мила,
я не борец, не маг, не стоик,
но я счастливою была
без ухищрений и настроек.
Ведь счастье – это без ума,
то что не поддаётся плану,
а жизнь сама, душа сама,
и с ним ни удержу, ни сладу.
Когда нам в роще пел щегол,
твой свист в ответ, мой хохот детский,
и жгущий сердце мне глагол,
и первый наш уют простецкий,
и снег как в песне Адамо,
и ослепительное небо...
Нам счастье в руки шло само,
как рыбка золотая в невод.
Пусть всё на слом и на убой,
но я и в адской круговерти,
и в горе счастлива с тобой,
и в смерти, да и после смерти.
А жизнь идёт себе, идёт,
волной качая у причала...
Кто знает, что нас дальше ждёт?
Быть может, новое начало.
***
«Дружба с тобой заменила мне счастье», –
Пушкину так Чаадаев писал.
Если нет целого – радуйся части,
счастье найдёшь, но не там, где искал.
Всё неожиданно на этом свете.
Выйдешь за хлебом под птичий галдёж –
и, незнакомца случайного встретив,
в омуте глаз его вдруг пропадёшь.
Бродом идёшь ли, заросшим болотом
или вершина сменяет плато...
Счастье нас ждёт вон за тем поворотом...
или за этим… не знает никто.
***
Зима раскололась на части,
белеет сугробов сырьё.
Слеплю себе снежное счастье
из сладких остатков её.
Упрячусь в красивое платье,
в улыбку, в кудрявую прядь,
и, может, удастся заклятье,
чтоб в прошлом на вечер застрять.
Упиться самозабвеньем,
налить дорогого вина
и чокнуться с чудным мгновеньем,
когда я была не одна.
***
На улице скверик с лавочкой,
где мы с тобою сидели.
А дома столик под лампочкой,
где я при любимом деле.
Печаль мою есть чем скрадывать,
коль взять ещё выше нотой,
и есть кому меня радовать,
кого обогреть заботой.
То окна от пыли вытру я,
то душу протру до блеска.
Вот счастье моё нехитрое,
без пафоса и гротеска.
Нехитрое, но не хилое...
Живу, чего ещё боле?
Здесь всё мне такое милое,
до радости и до боли.
***
Счастье блеснёт как зайчик
и упорхнёт как ветер.
Ты же мой вечный мальчик
и неизменно светел.
Даже когда печален,
хмур и неразговорчив,
светишься мне ночами
ярче ещё и горче.
Видится этот век мне
временем одиночек...
Ты лишь свети, не меркни,
вечный мой огонёчек.
***
Счастье – как парное молоко,
плавно заливающее вены…
Как сейчас всё это далеко
от меня, растаяв во вселенной.
Плещется лазурная волна,
мерно убаюкивает шелест...
Я была любима, влюблена…
Бог по полной выдал, раскошелясь.
А теперь он холоден и скуп,
отмеряет в день по чайной ложке –
твой бокал, что помнит сладость губ,
прошлых лет рассыпанные крошки.
Я брожу по городу одна,
но ты тоже где-то тут незримо.
Вся-то моя жизнь тебе видна.
Все к тебе дороги, словно к Риму.
Бог включит пластинку Адамо –
шелест снега, мерный рокот моря…
И пройдёт под музыку само,
счастьем оборачиваясь, горе.
***
А счастье мы замечаем,
когда его уже нет,
когда от него печальный
останется слабый след.
Лишь отзвуком или тенью,
полоскою в небесах,
обрывком ночных видений,
травинкою в волосах –
оно о себе напомнит
неслышно тебе и мне,
и будет вздыхать средь комнат,
поскрипывать в тишине.
Когда мы счастливы были,
прижавшись к плечу плечом,
когда безумно любили –
не думали ни о чём.
Как воздух оно, как звёзды,
снежинки мгновенный след,
лови же! Но поздно, поздно…
Вот только что – и уж нет…
***
Путь у всех нас неодинаков
и куда заведёт, маня?
Как узнать среди множеств знаков
те, что посланы для меня?
Лист кленовый в ладонь воткнётся
иль звезда подмигнёт с небес –
всё в душе в ответ встрепенётся,
за деревьями виден лес.
Этот мир не чужой – лишь новый,
незнакомый ещё со сна...
И поймёшь лишь зимой суровой,
что внутри навсегда весна.
Ночь темнее – перед рассветом,
чем черней – тем видней звезда.
Если помнить всегда об этом –
будешь счастлива навсегда.
***
Различаю скрытую улыбку
в повседневной сутолоке дня
и храню как тайную улику
счастья, что укрылось от меня.
И когда их наберётся в сердце
столько, чтобы вытеснить хандру,
счастью от меня не отвертеться,
я его уликами припру.
Я его заставлю показаться –
вот же, все приметы налицо!
Счастью от меня не отвязаться,
хоть я не богиня Калипсо.
А когда несчастье в сердце, раня,
высветит картины новых мук –
я на этом внутреннем экране
приглушаю яркость или звук.
Каждая попытка – это пытка
быть счастливым на чужом пиру.
Каждая улика как улитка –
доползёт, когда уже умру.
Ты бы мог быть царственно любимым
и бессмертным в одеянье строк,
но проходишь как обычно мимо,
не со мною и не мой сурок.
На любовь наложенное вето –
с полки неба снятый пирожок.
Счастье несчастливое поэта –
греться у костра, что сам разжёг.
***
Если больше радоваться нечему –
радуйся, что ты ещё жива,
что не всё в тебе перекалечено,
что совсем почти не видно шва.
На день пайку радости растягивай,
прогоняй тоску свою взашей.
Уголочки рта тяни-растягивай,
раздвигай улыбку до ушей.
Лишь такой приманишь жизнь наживкою –
не сорвётся с этого крючка.
Я живу прекрасною ошибкою –
заморить любви бы червячка.
***
Пойми меня неправильно,
хоть как-нибудь пойми.
Извечное неравенство
меж близкими людьми.
Великое могущество
единого словца.
О, сколько мне отпущено
любимого лица?
Прекрасная зависимость
от чёрточки любой.
Обида — это видимость,
под нею лишь любовь.
Всевышняя доверенность
на близкие сердца...
Размолвка — это временность,
а счастье – без конца.
***
Даже средь горьких и пасмурных дней
счастливы мы хоть отчасти.
И среди глины, песков и камней
есть свои цветики счастья.
Пусть тяжела у несчастья сума –
карт в ней счастливых колода.
Глянь, фиолетова туча сама,
а по краям – позолота.
Небо порою покажется дном.
Гвозди вопьются в запястья...
Ночь. Одиночество. Дождь за окном.
Самое время для счастья.
***
Мы не можем счастливы быть завтра –
нет у счастья завтрашнего дня.
У меня висит на стенке карта –
мест, где ещё не было меня.
А ещё есть в памяти другая –
где места, что были мы вдвоём.
Я её храню, оберегаю –
в ней мы всё идём, не устаём...
В прошлое схожу по этим сходням...
Только счастья нету там давно.
У него есть только лишь сегодня,
и не день – мгновение одно.
***
У радости есть утро,
а у печали — ночь.
Пустыня или тундра –
душа моя точь-в-точь.
Задрапирую горе,
принаряжу тоску.
Представлю нас у моря
босыми по песку.
Тот самый образ счастья,
что заберу с собой,
что станет мира частью,
полоской голубой.
За дымкою тумана
невестится заря,
высокого обмана
спасение даря.
В мечту свою одета,
тот берег берегу,
и верится, что где-то
ты ждёшь на берегу.
***
Я хотела бы быть не от мира сего.
В мире сём очень много того и сего,
нет того лишь, что с детства в себе мы несём.
Я хотела бы жить только в мире не сём.
Где б шумели в окно дерева, зеленя,
где б любимые тоже любили меня.
Вместо гимнов ворам или сводок с боёв –
голоса по утрам воробьёв, соловьёв...
Я хотела бы жить среди песен и книг,
над строкой ворожить, чтобы каждый в них вник,
чтоб купаться могла в волнах ласковых слов,
не бояться увидеть в знакомых ослов.
Я хотела тебя целиком бы, всего...
Но не надо мне вашего мира сего.
Мне не надо того, что у всех на слуху.
Я хочу только правды, чтоб как на духу.
Где ты мир мой, нездешний, надземный, не сей,
не оглохший, разрушенный, как колизей,
не кровавый, смердящий, глядящий в прицел, –
мир, где каждый бы смертный был счастлив и цел.
***
Безрыбье, безлюдье, безнебье...
И как в этом выжить, скажи?
От мира остались отрепья,
остались одни миражи.
Бог видится мне дровосеком –
всё вырубил, что только мог.
Но я поскребу по сусекам
и счастья слеплю колобок.
Слеплю из того, что мне мило,
что жизнь сохранила во льду,
что так ожиданьем томило,
когда же его я найду.
Пусть в доме порою как в склепе
и рядом с тобой ни души –
любовь – это то, что мы слепим
из сладких остатков души.
И, жизни прорехи латая,
увидим мы мир не во зле,
где каждому – рыбка златая
и свой человек на земле.
***
Было счастье лёгким, как ветерок,
сладким, как черёмуховый пирог,
опьяняло и жгло, как горячий грог,
было с ним раздолье,
а потом вдруг что-то оборвалось,
стало болью, что ластилось и лилось,
посыпалось солью, что не сбылось,
и вбивались колья.
Было счастье розовым и голубым.
А потом оно обратилось в дым,
стало белым, платиновым, седым...
А потом лиловым,
фиолетовым, выгоревшим дотла,
из кипящего вытащенным котла,
а потом стало выжженным, как зола,
а потом стало словом.
***
Пусть не вместе, но где-то возле,
и не важно, что будет после,
лишь бы не прерывалась нить.
Как налаживаю я связи
меж предметами без боязни,
так пытаюсь соединить
то, что так далеко на деле,
то, что теплится еле-еле
и устало себя мне снить,
сердце, порванное на части,
соберу, и умру от счастья,
никого прося не винить.
***
Жизнь заговаривает зубы
и тень наводит на плетень.
Уж сколько бито мной посуды,
а счастья нет который день.
Я поменяю все настройки,
но всё ж небесный судия
мне не поставит выше тройки
за сочиненье «жизнь моя».
Всё меньше хочется прощаться,
мосты сжигая напослед.
Всё больше тянет возвращаться
на пепелища прежних лет.
Но верится, хотя б отчасти,
что кто-то там за всем следит...
И незаслуженное счастье,
как снег на голову, летит.
***
Глядеть в подзорную трубу
надежд – на хеппи энд в финале
и верить в мудрую судьбу,
в её талантливый сценарий.
Дарить как розы пару фраз
и улыбаться фотоснимку,
и жить как будто в первый раз,
с любимым голосом в обнимку.
Хотеть от мира одного –
души прекрасного полёта,
и в Боге видеть своего –
такого ж брата стихоплёта.
***
Мы тянемся к тому, кто нас не любит,
а жизнь смеётся.
Пока петух нас жареный не клюнет –
нам всё неймётся.
И как же далеко порой заносит,
выходит боком...
А счастье, как очки на переносье,
у нас под боком.
Всё кажется, что лучше, где нас нету,
где код секретный.
Нам надо не домашнюю котлету,
а плод запретный.
Тот, для кого толкаемся локтями,
кто не обыден...
А счастье рядом, ешь его ломтями,
но мы не видим.
***
Когда-то сватался ко мне он –
а кто, простите, опущу, –
и говорил на моё «не-а»,
что своё счастье упущу.
Я столько счастья упустила –
коль женихами измерять, –
машина бы не уместила,
пришлось бы ехать вдругорядь.
О ты, упущенное счастье,
где бродишь ты, в каких краях,
отвергнутое в одночасье,
затерянное в словарях.
А если б я не упустила
всех тех, кому бывал облом,
я урожаи бы растила
и пела б хором за столом.
Не знала б этой заморочки,
как строчек вдохновенный вздор,
стирала мужу бы сорочки,
крутила б банки помидор.
И даже не подозревала б,
не упустив чего-то там,
что счастье только назревало
и шло за мною по пятам.
О все, кого я упустила,
и кто мне был до фонаря,
я вас давно уже простила,
от всей души благодаря.
Любили, жили как умели,
господь вас всех благослови.
Мы вышли все из той купели,
из той шинели предлюбви.
Но счастлив тот, кто не боится
терять, отталкивать, искать,
из лужи не спешит напиться,
кто не боится упускать.
***
Для кого-то – в тихом омуте, но черти,
для меня – хоть бы и зла – но всё ж цветы.
Занавеска у Олеши – образ смерти,
у меня же образ шлейфа и фаты.
За ненужную любовь себя ругаю,
но придушиванье нежности слепой,
бесконечное закручиванье гаек –
это пиррова победа над собой.
Пусть судьба не подобреет, не согреет,
и на грабли наступаю вдругорядь,
но всему, что в сердце светится и зреет –
я привыкла безоглядно доверять.
Позволять себе счастливою быть дурой,
пока есть кого любить и обожать.
Март холодный, недоверчивый и хмурый,
но улыбку и ему не удержать.
***
Счастье порою на горе похоже –
облик печален, улыбка из слёз.
Просто когда проживаешь без кожи –
всё ощущается слишком всерьёз.
Ты от меня словно северный полюс,
мне не пробиться сквозь эту броню.
Взгляд исподлобья, нахмуренный голос,
лучик улыбки в себе я храню.
Ты стал давно уж судьбы моей частью.
Всё было так, как хотелось душе.
Только потом понимаешь, что счастьем
всё это было, но поздно уже.
***
Как царевна в сказке той, что спит, но
смерть уже дала обратный ход.
Столько счастья! Только вам не видно.
Просто угол зрения не тот.
Так тонки связующие нити –
лучики, пронзающие тьму...
Не нарушьте только, не спугните.
Не мешайте счастью моему.
У него причины вроде нету,
повод может быть ничтожно мал.
А оно согрело б и планету,
если бы никто не отнимал.
Мотылёк порхает во вселенной,
не заденьте пальцами пыльцу.
Не ломайте счастье об колено,
поднесите бережно к лицу.
И коснётся тайная отметка
как перстами розовой зари,
как цветами вспыхнувшая ветка
или как подсветка изнутри.
Будет небо радовать отливом
и луна выглядывать из тьмы.
Кто-то может сделать нас счастливым,
а кого-то можем сделать мы.
Иногда, однажды иль отчасти,
вспомнив, как мечту лелеял Грин...
Или просто так примерить счастье,
словно шляпку в зеркале витрин.
***
Я ещё отсутствую,
глаз не разлеплю...
Первое, что чувствую –
я тебя люблю.
Будет день с заботами,
вереницей дел,
радостью, что вот она –
близость душ и тел.
Это в жизни той ещё,
много лет назад…
Унесло сокровище
в занебесный сад.
Помаячил лучиком,
да и был таков.
Прячешься за тучками,
среди облаков.
Выпадаешь дождиком,
как живой водой.
Звался раньше Додиком,
а теперь звездой.
Над балконом светишься,
жизнь мою храня…
Счастье, не отвертишься
больше от меня.
***
Счастья подлинного, не ложного
не найти в круговерти дней.
Мы живём среди невозможного
и несбывшегося теней.
От былого ключи потеряны,
дали светлые скрыла мгла.
И осталась надпись на дереве:
«Здесь когда-то любовь была».
Не захочешь жить жизнью гадкою,
ищешь где-то волшебный лаз.
Лишь во сне озарит догадкою,
ускользнув из открытых глаз.
Надо в мир из себя выглядывать
как цветок или как птенец.
Там найдётся, чем нас порадовать –
танец, саженец, леденец.
И у деревца безызвестного,
нашим верного именам,
столько общего и телесного,
и любви, неизвестной нам.
Словно бродим с тобой по саду мы,
и стихов моих бубенец
как ответ на вопрос не заданный,
как письмо, что в один конец.
На груди твоей руки сложены,
смерть подумала — забрала.
Но я видела, что приложены
два широких к спине крыла.
Эти годы меня не старили,
ибо – нет важней ремесла –
до тебя шесть лет дорастала я
и теперь только доросла.
Далеко до ястреба Бродского,
я летаю невысоко,
но земное, людское, плотское
мне давно уже здесь узко.
Я в меха твоих ласк закутана –
и соломок не надо стлать.
Как мне жаль, что меня такую вот
ты уже не успел узнать.
Ту, вобравшую в клетки крошево
нежных слов из вчерашних дней,
всю в тебя до корней проросшую,
до гранитных твоих камней,
в том блаженнейшем состоянии,
что не хочет другой стези,
ибо видно на расстоянии
то, чего не видать вблизи.
Сном ли духом, душой и телом ли,
от рассвета до темноты
я ищу, что бы день мой сделало,
как судьбу мою сделал ты.
Вспоминаю, сплю, медитирую
или кофе варю гляссе –
встречу нашу там репетирую,
на подмостках небесных сцен.
Не однажды уж обманувшейся,
вдруг откроются мне врата,
счастья сбывшегося, вернувшегося
небывалая острота.
Наполняясь по горло строчками,
чашу жизни взяв за бока,
пью я медленными глоточками,
чтоб хватило на все века.
Кто нам дальние, кто нам ближние,
перепутает время вновь.
Покрывалом закроет лишнее,
и останется лишь любовь.
***
В нашей стране удивительно холодно,
даже когда и тепло.
Не принимает душа моя Воланда,
глаз ледяное стекло.
Плачет поэзия скрипкою Ротшильда,
дождиком плачет с небес.
Сколько бы лет мною ни было прожито –
всё постигаю ликбез.
Боже, прости мне мои притязания, –
слов мельтешащих плотва...
Знаю, нужны для любви описания
только большие слова.
Боже, с Олимпа взгляни же участливо
и между строчек прочти...
Я, впрочем, даже бываю и счастлива.
Ну, может, только почти.