Галопом по...

 
«Comment ;a va mon cher, parlez moi
Как  Notre-Dame? Как louvre и  Sorbonne ?
Встречал потомков Карла Валуа?
С Бурбоном выпил рюмочку Бурбона?

- Я предпочел бы самый кислый морс,
Ведь Карл помер вкупе с Бонапартом.
И не похож Париж на Гельсингфорс
С холодным ненавязчивым попартом.

Мужик из бронзы в шляпе – скукота.
У нас их тьмы усатых и скуластых,
Вот бронзовой русалки нагота,
И львы вокруг безгривые и в ластах.

Фигурка нимфы – чистый эталон,
Но рядом дочь – выгуливай и пестуй,
И ждет паром, изящный словно слон,
За что и назван «Финскою невестой».

Чухонский лев не то, что леопард,
Русалка – дочь француза, но не финна,
А мы в каюте. Он – не Бонапарт,
Она не что б очень Жозефина.

Но словно Ванга или Мессинг Вольф
Дочь в смысле эзотерики игрунья.
И заявляет: «Звать его Рудольф,
А спутница – не Фрося и не Груня,

Но Виалетта». Это не претит
Мне, похвалив любимое потомство,
Чтоб приподнять настрой и аппетит
Испить  немного водки за знакомство.

Но время гонит. Цигель ай люлю
Жмет теснота в коморке без оконца.
Тем более, я сауну люблю.
Она –  приют убогого чухонца.

И мать его джакузькину, хотя
 Та вероятно все же итальянка.
Мозги горячим паром кипятя,
Я  жирный крест черчу на слове пьянка,

Долой коньяк и виски и абсент.
Давясь, жую сазана с пармезаном:
Посредственны Да Винчи и Винсент,
Когда в желудке кофе с круассаном.

Жаль не судьба набить кубышку впрок
До новых блюд от камбуза парома…
Германию оставлю между строк,
Упомянув, что гида звали Рома.

Виват, Париж. Ты спрашивал: «;a va?»
- Comme si comme ;a. Париж великолепен,
Но спать хочу, поскольку я сова,
И мне с утра что Ренуар, что Репин.

Шумели Елисейские луга
Невдалеке от Эйфелевой пашни…
Отель, вручи казенные блага.
Прими меня, разуй и одомашни.

Мне что Тулуз Лотрек, что Васнецов.
Устал донельзя. Боты, как вериги.
Путеводитель есть, в конце концов
И гид, а в скобках (уроженец Риги)

Размякло  тело, ноги как ватин.
Мозг – старая бракованная флешка:
Вокзал у них – собрание картин.
Дом Инвалидов –  вовсе не ночлежка.
 
Французской кухне спето сто осанн,
А я спою им, кто такой Кутузов.
С таким лицом мне дали круассан,
Как будто это норма ста французов.

Переживу на хлебе и воде.
Докормят дома зразиной с пельменем.
Нехватку калорийности в еде
Духовной пищей быстренько заменим.

Замена каше:  Лувр и Версаль.
Уже ребром не ставится вопрос каш,
Лишь роскошью глаза мне не сусаль,
Но, Боже мой, какая это роскошь!

И сразу из огня, да в полымя:
Скачок от менуэта, до брейк-данса.
Перелетаем, голову сломя
В американский штат от Ля Дефанса.

И  сразу в липкий, сладостный ликер:
Карабкаемся к мученикам в гору,
До кружевной, воздушной Сакре-Кер,
К ее витиеватому декору,

И вниз, но ты, mon cher, не зубоскаль,
Когда альков супругою не занят,
Идет monsieur гулять на Place Pigalle.
Его под вечер к пигалицам тянет.

 Меня ж в отель, поскольку рядом дочь,
Я нежно чадо втискиваю в опус.
- Мыслишки, говорит, сосредоточь.
Нас ждут две башни и один автобус.

Он унесется быстро, как сапсан
От Бельмондо, Делона и Ришара.
Съедаем наш последний круассан,
Объев Париж от клерка до клошара.

Официант, прости за это нас.
Не матерясь, шепни о моветоне,
А нас уже заждались Montparnasse,
la tour eiffel и сказка на ладони.

Еще б денечек – это, как порез.
Болит, зудит, но в Бельгию пора нам,
Где у детей в Брюсселе энурез
Так  благотворно брызгает по ранам.

И пляшет дождь, и пляшет стар и млад,
И яйца бьет – нелепая причуда,
И кружева, и темный шоколад,
Гран Плас и дождь, но площадь – просто чудо.

А утром без таможенных постов.
Нутро наружу, фиги из карманов,
Въезжаем в мир каналов и мостов
И сексуальных велонаркоманов.

И ты mon cher, до пакостей охоч?
Но мне мозги не пудри этой пудрой.
Я ж говорил – со мною рядом дочь.
Она скромна, как агнец белокудрый,

И я баран кудрявый, но седой,
Мне отбелить свой собственный пора б лик,
Но для начала, справившись с едой,
Неплохо бы запрыгнуть на кораблик.

 Я улей мыслей зря разворошил.
Назад бы вставить каждую детальку,
Чтоб уяснить: какой из водных жил
Вручил бы пальму, вымпел и медальку.

На Амстеле не стал бы я врагам
Жалать жилья: не дом, а хлев для чушки
Прибились к неопрятным берегам
Плавучие избенки и лачужки.

С пороков собирают барыши
И коноплей проедены умишки,
Но до чего ж каналы хороши,
Забавны кособокие домишки.

Веселый, стольный город Амстердам.
Фасады, словно ящики комода.
А с Сены я увидел Notre Dame
И выгнул спину, вспомнив Квазимодо.

Мост Александра – вот апофеоз.
Я рядом с ним позирую у борта.
Подумаешь, врожденный сколиоз.
Я снова грудь выпячиваю гордо.

Фанфары, туш. Фужер шампанским вспень.
По бархату пурпурного настила
Нева течет на высшую ступень.
Она сегодня тоже победила.

Я ей готов всю жизнь платить оброк.
Рожден на свет таким неволюбивым…
Ну а пока оставлю между строк
Германию с сордельками и пивом.

Отчалил сине-белый эшелон,
А я заметил некой Виалетте,
Что вероятно замуж вышел он,
Раз из невесты превратился в леди.

Такую мог бы вылепить Сидур
В порыве неосознанной любови к
Натурщице, а в чреве Пампадур
И верный фаворит ее Людовик.

В бокалах сок, компот и лимонад.
Мне лимонадом голову задело.
Ты говоришь - подшучиваю над
Тобой слегка. Ну есть такое дело.

Конечно, море водки, пива воз.
Я не хочу на печень сыпать соль вам.
Запишем так: я впал в анабиоз
И называл Людовика Рудольфом.

Ел дорогие, сытные харчи,
А с сыту-пьяну что за серенада.
Ты песен хочешь - Кукина включи.
Он напоет, что про Париж не надо.