Молилась "бабка" - томно, тихо, нараспев,
Шептала что-то под себя, совсем невнятно.
Почти на корточки, к иконе вниз присев,
Платком её, поглаживая аккуратно.
Молилась час, а может быть, и даже два,
Не отходя ни на секунду от иконки.
Шептала галактические ей слова,
Закрыв глаза, причмокивая мысль негромко!
- Дай наставление, и Миру - мира, благодать,
И покажи нам правильные в жизнь дороги,
Чтоб злобу человечества навек унять -
Ну, помоги Всесильно - Да и - слава Богу!
Раскрой дорогу к деньгам, только лишь златым,
И к серебру - Прости меня, всё так презренно!
А я прижмусь немного у икон святых,
И подравняюсь с чистой их душой нетленной...
Стояла бабка, даже - не облокотись,
Не пошатнувшись от молитв - всё время – стоя.
Прильнув вплотную - в шепоте, пере крестясь,
И вышла "с Богом" из его немых покоев.
Прошла ступеньки быстро вмиг, трусцой, рывком,
Пружинисто, свободно ноги подгибая.
И с лёгким ветром шага - под порог, нырком,
С клюкой огрубленной - рукою поднимая.
Её окликнул кто-то из крутых ворот,
Она, согнувшись - на клюку присела телом,
И захромала, наклоняясь, "в горб", идёт,
Молясь под ноги что-то гневно, то и дело!
И прикоснувшись к тётке - чуть её не сбив,
Не видя близко ничего перед собою,
Смакуя громко - в страшной, жуткой злобе - "Сгинь"!
Неся ту клюшку, нецензурно, четко кроя!
Как часто маской душу от людей прикрыв,
Пред Богом весь в молитвах, в чувствах лицемеря,
Не выдержав моментов – возбуждаем срыв,
Снимая маску – вновь становимся, как звери!
*.