Шел 1340 год, а возможно, и какой либо другой год, я не помню. Я тогда тяжело болел. Могу лишь с уверенностью сказать, что события, о которых я хочу рассказать, произошли много более века назад в Ирландии. Небо было чистым и ясным, в доме пахло свежим хлебом и чистыми занавесками. Жара, стоявшая в этот год, была губительна для большинства форм жизни, особенно для растений, даже насекомые укрывались под сенью деревьев и мучительно жужжали, кода кто-то хотел нарушить их покой.
Все держались от меня на расстоянии, они знали, что находиться рядом со мной смертельно опасно и даже не входили в комнату, дабы не накликать на себя беду. Все знали, что на большой земле беда уже почти миновала, да и нас она почти не тронула, почти… В нашей деревне напасть унесла несколько десятков жизней, хоронили всех в общей могиле, и вот теперь из больных остался только я. Думаю, что если бы не жара, то все обошлось бы еще проще, и возможно я бы не заболел, хотя, вероятно, я ошибаюсь, я не лекарь, я простой крестьянин, по крайне мере тогда у меня не было причин считать себя кем то другим.
Не смотря на слухи, что беда миновала, страх не покидал дома людей: боялись выходить из дома, боялись собирать урожай. Многие ушли в горы, ища спасения. Но нашли ли они его? Никто не знает, да и никто не задумывался над этим вопросом, каждый думал только о себе, ну в редких случаях, о своих родных, если они остались в живых. Что касается меня, то у меня остался брат, звали его Гельминг, собственно говоря, больше у меня никого и не было, потому я не считал себя пострадавшим, пока не на охоте я не почувствовал дыхание смерти. Я провел в бреду неделю, после чего обнаружил, что я не в состоянии подняться с постели.
Наш род уважали и любили. Ведь отец погиб, защищая родные просторы от чертовых британцев. Знаете, мы тогда не очень то отличали войну от мира, мира мы не видели никогда, люди все время воевали: кто за землю, кто за деньги, кто за род. Мужчина должен был уметь держать в руках мотыгу и нож. Вы наверняка меня не поймете, поэтому более говорить об том не буду, и вместе с тем, вы должны понимать хотя бы то обстоятельство, что наши миры сильно отличаются друг от друга.
Все мое тело было покрыто язвами, у меня не было сомнений, что я могу начать отсчитывать дни по луне до моей кончины. Мой брат уже начал приготовления к похоронам, мой гроб ждал своего хозяина – «негоже чтобы потомка Вильгельма хоронили в общей могиле». Мне, по большому счету было все равно где и как меня похоронят, я считал дни.
Мой прадед воевал за Генриха II под Дублином. Он был одним из немногих рыцарей удостоившихся чести подтвердить свою верность в бою. То были жаркие времена походов и завоеваний. Не то чтобы сейчас не было битв, просто тогда это казалось единственно существующим решением, оправдывающим убийство перед богом и перед людьми. Тогда не было таких, как я, а это уже большая победа. Но все же первым из подобных мне был мой прадед Гельминг, в честь него назвали моего брата, он первый полюбил то, что завоевал. Эти просторные равнины и высокие горы, это все считал он отныне своим домом. Итак, мой прадед обосновался здесь не как завоеватель, а как землепашец и скотовод, уважающий эту страну. В Британии его сочли мертвым, отдавшим жизнь за славу великой страны. С того самого момента как любовь ко всему живому стала единственной верой Гельминга, можно считать зарождение нашего рода на этой прекрасной земле.
Мой дед Вильгельм не разделял энтузиазм своего отца. Его тянула слава, радость завоеваний, он хотел покорять. Даже уехал в Британию, оставив мою бабку с детьми бороться с трудностями жизни самостоятельно. Что с ним было дальше очень трудно сказать, хотя доходили слухи, что его поймали как неприятеля, отрезали язык и он сгнил в тюрьме. Не так то просто объяснить страже короля, что он на их стороне и хочет быть рыцарем. Что касается моей бабушки, то она очень быстро нашла себе нового спутника жизни. Я думаю, что у нее не было выхода – женщина с тремя детьми была просто не способна выжить в этом суровом мире.
Вы должны понимать, сколько слухов и предрассудков ходило в округе о моей семье. Моего прадеда называли перебежчиком, а некоторые просто гнидой, предавшей родину. Не смотря на то, что он предал не их, а Британию, да и не предал, а просто полюбил просторы Ирландии, это не укладывалось в головах мужей, которые убили бы всех за свою родину, какая бы она ни была. Бегство моего деда добавило новые краски в уже почти забытую историю рыцаря - предателя. Как говорят, яблоко от яблони… Вот такое наследство досталось моему отцу Шенону, к несчастью, это было почти все. Мой отец был не очень рад этому наследию, однако он решил, что именно он избран богами исправить ситуацию и прославить наш род. Он старался быть во всем первым и неплохо преуспел, как на войне, так и в миру. Постепенно ему удалось добиться того, что все забыли то, что было до этого. Именно он рассказывал всем, что у его отца был план по завоеванию Англии, но неприятель застал его врасплох. Поначалу над ним подшучивали, особенно те, кто знал моего деда, но жизнь не стоит на месте, новое поколение отнеслось к этим рассказам более благосклонно. Многие конечно считали, что подвиги явно преувеличены, но находились и те, кто счел все за чистую монету. Тогда не было ни радио, ни телевидения, ни интернета, разумеется. Книги стоили очень дорого, да и читать умели единицы, поэтому люди больше говорили, больше слушали друг друга. Это обстоятельство сыграло немалую роль в восстановлении чести нашей семьи, когда мне исполнилось двенадцать, мой отец был уже главой общины.
Теперь вы должны понимать, что я не мог быть похоронен в общей могиле, никак не мог. Стоит лишь добавить, что мой брат отличался удивительным внутренним благородством, которое так меня раздражало, поэтому к нам в дом довольно часто заходили уже соболезнующие гости, и лишь из вежливости они кидали пару слов в мой адрес. «Поправляйся Винсент!» - говорили они, как будто забывая на минуту, что больные чумой никогда не поправляются, а неизбежно умирают, а их тела сжигают, от греха подальше. Они даже не решались открыть дверь, не то чтобы подойти ко мне. Они думали, что я уже ничего не понимаю, что я живой труп. Как то раз, за дверью, я слышал, как давний друг моего отца рассказывал о нем. Он говорил о великой битве, которая забрала его жизнь, старик действительно был его другом и безмерно скучал по моему отцу. Я даже догадывался, что он завидовал мне, он бы все отдал, чтобы уйти на покой и на том свете перекинуться парой слов с Шеноном, потягивая самокрутку с отличнейшим табаком.
- Сначала Шенон, потом Винсент, как несправедливо, у Винсента даже нет потомков. Было бы лучше, если бы он пал в бою, а не в постели. То был великий бой…
Теперь, понимая масштабы нашей планеты, я бы не назвал, то, что происходило боем или сражением, однако Старик видел все немного в другом свете. Но я знаю, что ввозу в Ирландию крепостных крестьян из Англии мешало их прикрепление к земле в поместьях метрополии, а не прекращавшееся сопротивление ирландцев английским лордам препятствовало массовому превращению местных жителей в крепостных, так называемых батагиев, которое пытались осуществить новоиспеченные лорды в своих манорах. Кстати, хроники и документы полны сведений о побегах ирландцев из маноров и их расправах с новыми господами, мне потом не раз приходилось обращаться к историческим документам, и такие записи были не редкостью. Позвольте мне иногда ссылаться на исторические факты, тогда, надеюсь вы поймете, что все, о чем я вам рассказываю истина в первом источнике.
Судя по записям, мы защищались от лорда Лаура, лично его можно было считать убийцей моего отца, по рассказам, ему вонзили меч в сердце, подойдя со спины, как трусы, но победы все равно досталась нам. Вот так героично и коротко рассказывали о моем отце. К сожалению, я видел его с небольшим ранением в живот и ногой, пораженной гангреной, он умер в мучениях на 30 день после сражения от болезни крови. Мне тогда было пятнадцать, и я считался вполне состоявшимся мужчиной способным позаботиться о младшем брате. Видно мне уготована такая же судьба, уж лучше ранение в сердце, как то более приятно и привлекательно.
Я слышал многих, кто приходил в мой дом, кто жалел меня, но никто не решался подойти…пуще всего остального я страдал от одиночества. И тут появилась она, может она была какой-то дальней родственницей, хотя откуда у нас родственники в Ирландии, тем более дальние? Скорее всего, дочерью знакомых отца или вроде того, н мне не рассказывала об этом никогда, а я не спрашивал. Она была первой кто зашел ко мне, кто промыл мои раны, кто отнесся ко мне как к человеку, а не как к мертвецу, о котором говорят только хорошее. Она ухаживала за мной. Мы почти не разговаривали, я был слишком слаб, да и в последнее время я все реже владел своим разумом.
У нее были светлые волосы, карие глаза и замечательная улыбка. В ней была одна странность, ее одежда. Она была одета то ли в ночничку, толи в платье....основным элементом ее одежды были, казалось сотни, золотых и медных ожерелий и браслетов. Каждый раз после ее прихода, я хотел поблагодарить ее, но сил моих не хватало и я только лишь безумно улыбался.
Вот теперь, когда я познакомил вас со всеми, можно начать ту историю, которая не написана не в одном учебнике истории.
Я уже было оставил надежду, или она меня, как вдруг удивительное событие озарило мой дом – я пошел на поправку. Все знали, что это невозможно, но факт был на лицо: бубоны начали проходить, лихорадка прошла, я стал узнавать людей. Я начал побеждать в бою с самой смертью. Самая страшная болезнь моего времени - чума, начала отступать. Немыслимо, волшебно и жутко!
Я так хотел ее видеть, ту незнакомку, которая, как я был уверен, была моей спасительницей. Я спрашивал про нее у людей, которые приходили поздравить меня и посмотреть на чудо. Каждый раз я слышал, что многие больные страдают галлюцинациями и то, что мне нужно отдыхать.
В деревне было решено устроить праздник в мою честь, вокруг меня началась суматоха, некоторые приходили просто поглазеть, а некоторые просили помощи в избавлении от своих невзгод. Почувствовав себя здоровым и полным сил, я решил, что моей незнакомки не существует, это был сон, видение начало таять, растворяясь в повседневности. Мой брат отправился на охоту, так как почти весь домашний скот погиб или был съеден.