Солнце светило ему и ласкало его
Целых сто лет, а должно было сжечь за минуту.
Озера волны сто лет как не щерились люто
В час, когда он ставил ногу на чистое дно.
Целых сто лет в том раю, что зовут Крайний Юг,
Пляжная гладкая галька подобно корунду
Не истирала до крови сию же секунду
К ней прикасавшихся в неге полуденной рук.
Диктор сто лет должен был повторять каждый час:
«Он ещё жив. По какой-то нелепой ошибке».
Но передали один только раз: «Эрих Прибке,
В мире старейший нацистский преступник, угас».
Умер в сто лет, всё обыденно, только земля
Долго врата должнику открывать не хотела,
Не соглашалась принять это бренное тело,
Листья стеля пожелтевшие, как векселя...