Ругаешь: невезучая. Грустишь.
И бледность рук сплетаешь крепко в узловатость.
А я ведь отраженье лишь,
когда себе ты говорила: "Ну и гадость."
Когда меняла шелк на ситец и сатин.
Когда икристый слой на масле презирала.
Когда из самых пышных и роскошных зим
ты феврали лишь високосные считала.
Теперь советуешь: закрась
упрямый локон, что змеится вдоль ярёмной,
в которой бьётся безнадёгой старой часть
больного сердца, как кобель в мороз бездомный.