Сыплет мутная мгла... одичанье усталой природы,
Липко-влажный туман оседает легко на стекло.
У сердец есть надежда в познании вечной свободы
И возможность стучать, разгоняя по телу тепло.
В переулках дождей бытие и простО, и обычно...
Короли в нем наги, а поэты не пишут стихов.
Мир - театр? Театры давно не практичны.
В серых комнатах дней слишком много усталых углов.
Побирушкой рассвет собирает слова и понятья
Возле мусорных куч, тем пугая бездомных котов.
Во дворцах словно робы тюремные, носятся платья,
Королевы не любят, но легко привечают шутов.
Отстучатся в окно и уйдут незнакомые люди...
Дети учатся жить, погружаясь глазами в экран.
Сквозь прозрачные блузы колышутся тощие груди,
На диетах сидящих, измученных голодом, дам.
Все кошмары живут, воплощаясь в реальные будни.
Громко чавкая, жрет молох скуки обьедки добра.
И жируют на сотах бесполые, важные трутни,
Похмелившись чужими слезами и кровью с утра.
Наш летит в космос "SOS", но, увы, безответно...
Кто придет нас простить, искупая жестокость грехов?
Черный рыцарь висит, поднимая копье, над планетой.
Только в сказках судьба любит глупых, простых дураков.
Нам пророчеств искать - как в отбросах протухших копаться...
Колесо повернул, или нет Он, откуда и как нам узнать?
Мы привыкли пустым истуканам своим поклоняться,
Не найдя на свету, что-то в страшных потёмках искать.
Но мы ищем опять и пугаем себя до икоты.
Кто-то роет блиндаж, чтоб себя от небес схоронить
Кто-то, словно шакал перед случкой, воняет до рвоты.
Большинство – пескари, в них искра не пыталась светить.
Позовет ли труба, или факелом слово вспылает,
Хлеб и сыр, и вино пока есть для гостей на столе.
Запад чужд, а Восток почему-то совсем не прельщает.
Шарик что ли проткнуть, да вот лень потянуться к игле.
Шлифовать мастерство потихоньку выходит из моды,
Нынче в моде лишь то, что ни стоит, увы, ни копья.
И, сорвавшись с цепей, метят всюду углы те уроды,
У которых мозги - как обрывки цветного тряпья.
Мастер знает свой стиль и свои он имеет причуды.
Тайна слова дана, и на этом, простите, стою!
Кто - то ищет душою залегшие в таинстве руды,
Кто - то просто стоит у обрыва, всегда на краю.
Ледянистость стены, где убогие стонут и плачут,
А потом, закусив, тут же справят большую нужду...
И несется во тьме голубой измочаленный мячик,
Раз за разом свою обегая по кругу звезду.
Перпиньян, 2004 год,