У тебя день рожденья, а я в этот раз не готова.
Так бывает, когда, очередность попутав, дела
вдруг займут план второй, и замрешь ты над поиском слова –
слова горького столь, что кругами пойдет голова.
Это слово «была» раздирает меня на кусочки,
заставляет спросить, глядя зеркалу прямо в глаза:
почему ты была просто мамой, а я – просто дочкой.
И не лучшей, наверно, и явно пошедшей в отца.
Почему мы расстались и больше не грели друг друга?
И не мне ты читала морали за поздний приход.
И не мне ты вязала и пела отцовскую «Вьюгу».
И ждала не меня с многочисленных трудных работ…
И тогда, помнишь, был самый страшный неласковый вечер,
когда «скорой» меня привезли без ребенка назад...
Кто-то очень чужой обнимал меня, плача, за плечи.
Кто-то очень недобрый смотрел мне с притворством в глаза.
И, когда зеркала закрывали от всех отражений,
а на столик журнальный поставили маленький гроб,
я ждала, что войдешь и со мной постоишь на коленях,
и ее поцелуешь, прощаясь, в холодненький лоб…
Я ждала разделить этот ужас от резаных грубо
и зашитых на скорую страшных сукровивших ран…
Только было напрасно – ты просто дышала мне в трубку...
Ну, а я не смогла... ничего… Даже вымолвить «мам…»…
У тебя день рожденья, а я зеркала не помыла.
Занавешивать поздно – прошло столько зим, столько лет.
Я пришла бы к тебе, помолчать о себе на могиле,
но билета на «скорый» в кармане по-прежнему нет…
Вот и все, ты -- «была»... Будто это в детдомовском мире.
Ведь, хотя ты была, и открытки мне слала на май,
та сиротская тень становилась все шире и шире,
разрастаясь как эхо над пропастью слова «Прощай!»…