Москва. 94-й год. Конец сентября.
В час ночи на всю квартиру прогремел телефонный звонок:
- Срочно приезжай! У меня отходят воды! Ой, мамочки!
- О, ё!..
Хватаю остатки стипендии, спешно одеваюсь и лечу на улицу. Нервно куря, голосую на пустынном шоссе. Никто не останавливается. Моя "косуха" и короткая стрижка поздней осенней ночью пугают даже всё видавших таксистов. Времени остается всё меньше. От отчаяния и злости хочется вдребезги разбить автобусную остановку. До 2-го роддома три квартала, но пешком я до него добраться явно не успеваю.
Гробовую тишину ночи напополам расколол рев клапанов из раздолбанного глушителя черной "шестерки". Резкий свист ВАЗовских скатов оставил передо мной на асфальте две густые дымящиеся полоски. "Шестёрка" шустро сдала назад, едва не задев меня своим пыльным боком.
- Тебе куда, братан? - еле расслышал я хриплый и очень конкретный баритон водителя.
- Фили. Сколько?
- Садись, договоримся.
Я нырнул в салон, ударившись головой о какую-то трубу.
- Брат, ты дверью хлопай сильнее! - рявкнул с улыбкой водитель и выкрутил ручку кассетного магнитофона до отказа. "Шестёрка" взвизгнула и утопила меня по уши в кресле. Дергая дверь за проволоку, я хлопал ею на ходу, придерживая свободной рукой падающее боковое стекло. Когда композиция группы "Metallica" "The One" входила в фазу отчаяния гитарных рифов Хэтфилда, дверь перестала сопротивляться и лишь изредка позвякивала внутренностями на поворотах.
Кроме меня и водителя, в салоне "шестёрки" молча сидели еще трое "бойцов". Крыша и стойки были усилены двухдюймовыми некрашеными трубами. Вот, оказывается, обо что я чуть не разбил себе голову.
Светофоры все, как один, мигали жёлтым. В кассетнике уже играла "Кукушка" из "Чёрного альбома" Цоя. "Блин, не разобьют, так зарежут на хер!" - с грустью подумал я, мысленно попрощавшись с городом, молодой женой и ребенком, которого я никогда не видел.
- Братан, а тебя где на Филях выбросить?
- 2-й родильный знаешь?
- Говно вопрос! А тебе че там?
- Жена рожает! Ни хрена не успеваю!
- Да, ладно, не пи...ди! Моя тоже там рожала! Так бы сразу и сказал, а то мнешь тут сиськи, как не родной!
На заднем сидении грузно заколыхался бойцовский смех.
Говорят, перед смертью, предыдущая жизнь напоминает о себе всего несколько секунд. Перед родильным домом я оказался за семь минут до рождения.
- Ну, что, парни, сколько я вам должен?
- Не, братан, с тебя не возьму и копейки! Да и по прикиду своему ты вроде из наших!
- Ну, спасибо, брат! Я твой должник!
........
Через час я стоял возле маленького столика, на котором под ярчайшим светом лампы обогрева, туго спеленатая, с синюшно-лиловым лицом отдыхала от первых криков моя дочь. Я рад был тому, что она спала и не видела убогую зеленую шапочку на моей голове, завязочки маски на лице и разошедшийся на моих плечах по швам акушерский халат.
- Всё, папаша, идите, идите! Идите к мамочке!
Жена лежала на каталке под легкой простыней и отходила от наркоза. Жесточайшая дрожь била её всю с ног до головы так, что мне стало не по себе.
- Не пугайся. Это нормально для первых родов. Сейчас это с ней пройдет. Не трогай её. Она все равно тебя не слышит. Пойдём, лучше покурим, - успокаивал меня за спиной хирург, щелкая резинками ненужных перчаток.
Мы спустились этажом ниже на воздух, сбрасывая по пути в урну маски и шапочки. Устроившись на скамейке у входа, закурили, жадно вдыхая первые затяжки.
- Олег, а если не секрет, ты кем работаешь? Не акушером часом? Так грамотно всё делал, что медсестрам почти не оставил работы!
Я молча улыбнулся, доставая из пачки вторую сигарету.
Братва меня приняла за своего, а хирург - за медика. А я отец, блин!!! И никто, кроме нас троих - меня, жены и дочери, об этом еще ничего не знает! Никто!
Любопытные искорки звёзд медленно таяли в бледнеющем ночном небе, а на втором этаже 2-го роддома светились два окна, ставшие теперь для нас троих навсегда родными.
5 ноября 2013 года.