Страница автора http://www.stihi.ru/avtor/kriukova
БЕЛЫЕ СВЕЧИ
памяти Марины Ивановны Цветаевой
"Мой любимый вид общения — потусторонний: сон: видеть во сне".
МЦ, письмо Пастернаку, 1922
ПАРИЖ
Вода - изумрудом и зимородком,
И длинной селедкой - ронская лодка,
И дымной корзиной - луарская барка.
Парижу в горжетке Сены - ох, жарко.
В камине камня трещит полено -
Пылает церковь святой Мадлены,
Швыряет искры в ночку святую…
Париж! дай, я Тебя поцелую.
Я всю-то жизнешку к Тебе - полями:
Где пули-дуры, где память-пламя,
Полями - тачанок, таганок, гражданок,
Где с купола - жаворонок-подранок…
Бегу! - прошита судьбой навылет:
Нет, Время надвое не перепилит!
Рубаха - в клочья?!.. - осталась кожа
Да крестик меж ребер - души дороже…
Бегу к Тебе - по России сирой,
Где вороном штопаны черные дыры,
Где голод на голоде восседает,
А плетью злаченою погоняет!
Ты весь - бирюза меж моих ладоней.
Сгорела я за Тобой в погоне.
И вот Ты у ног, унизан дождями,
Как будто халдейскими - Бог!.. - перстнями…
А я и не знаю - что делать девке?
Забыла русские все припевки.
Лежишь, в мехах дымов - подо мною?! -
Валюсь Тебе в ноги - сковородою -
Где в стынь - расстегаи, блины, форели!
Где реки - в бараньих шкурах метелей!
А елки!.. а зубья кровавых башен!..
Париж, наш призрак велик и страшен,
Наш призрак - выткан по плащанице
Снегов - кровоточащей багряницей:
На рельсах, скрепленных звездой падучей,
Мужик - лоб во проволоке колючей…
И ноги льдяны! И руки льдяны!
Не счесть рябин в хороводе пьяных!
А над затылком - доска пылает:
“ЗЕМЛЯ, ТВОЙ ЦАРЬ ТЕБЕ ВСЕ ПРОЩАЕТ…”
И я, Париж, у Креста стояла.
И я завертывала в одеяло
Легчайшее - кости да кожа - тело.
А пламя волос во пурге летело.
А Ты… -
из мерзлот, где сутемь да слякоть,
Я так мечтала, сгорбясь, заплакать
Над жгучей жемчужиною Твоею,
Над перстнем - розовым скарабеем -
На сморщенной лапе старухи-Европы,
Над кружевом - в прорези грязной робы
Наемного века!.. над яркой бутылкой
Купола Сакре-Кер!
…над могилкой
Той маркитантки, кормившей с ложки
Солдат в императорской, злой окрошке -
О, где там парижский, а где там русский, -
Лишь взор - от слез - по-татарски - узкий…
И ветошь - к ране, и кружку - в зубы…
Париж! неужели Тебе не люба -
Я: руки - в масле, я: скулы - в соли:
Чертополох на Твоем подоле!
Пылинка, осколок полярной друзы -
Я здесь, прорвавшая века шлюзы
Размахом сердца, сверканьем тела…
Я так предстать пред Тобой хотела,
Как мать калеки - пред Чудотворной!
Мы, люди, - у Бога в горсти лишь зерна:
Во вьюге брошена, проросла я
Сюда, где Мария Стюарт - молодая,
Где мчится Шопен, в кулаке сжимая
Ключи от музыки, где немая
Шарманщица плачет перед Ван-Гогом,
А он ее угощает грогом
И в зимнюю шапку кладет монету!
И прочь - с холстами - по белу свету!
А Ты горишь за спиной - кострищем,
Мой принц, Париж, что взыскуем нищим…
Я в Нотр-Дам залечу синицей.
Златым мазком мелькну в колеснице
Беззвучного Лувра: картиной - крикну!..
Зазябшей чайкой к воде приникну:
Лицо, и шея, и подбородок -
В Тебе, изумруд мой и зимородок,
Фонарь мой - во мраке родных острогов,
Оборвыш мой - у престола Бога:
Гаврош - с гранатой - под левой мышкой…
Париж. Я с Тобой. Не реви, мальчишка.
Шарманщик играет близ карусели.
А мы с Тобой еще не поели
Каштанов жареных…
ВИДЕНИЕ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ
Вижу... вижу... Силки крепа... кости крыжа...
Витые шнуры... золотые ежи на плечах... китель режут ножи...
Пули бьют в ордена и кресты... Это Царь в кителе. Это ты.
Это Царица - шея лебяжья. Это их дочки в рогожке бродяжьей...
Ах, шубка, шубка-горностайка на избитых плечах...
А что Царевич, от чахотки - не зачах?!..
Вижу - жемчуг на шее Али... розовый... черный... белый...
Вижу - Ника, Ваше Величество, лунь поседелый...
Вижу: Тата... Руся... Леля... Стася... Леша...
Вы все уместитесь, детки, на одном снежном ложе...
Кровью ковер Царский, бухарский, вышит...
Они горят звездами, на черное небо вышед...
Царь Леше из ольхи срезал дудку...
А война началась - в огне сгорела Стасина утка...
Изжарилась, такая красивая, вся золотая птица...
Стася все плачет... а мне рыжая утка все снится...
Ах, Аля, кружева платья метель метут...
А там, на небесах, вам манной каши лакеи не дадут...
Вам подсолнухи не кинут крестьяне в румяные лица...
Ты жила - Царицей... и умерла - Царицей...
А я живу - нищей... и помру - опять нищей...
Ветер в подолах шуб ваших воет и свищет...
Вы хотите пирогов?!.. - пальчики, в красном варенье, оближешь...
С пылу-жару, со взрывов и костров... грудь навылет... не дышишь...
Кулебяки с пулями... тесто с железной начинкой...
А Тата так любила возиться с морскою свинкой...
Уж она зверька замучила... играла-играла...
Так, играя, за пазухой с ней умирала...
А Руся любила делать кораблики из орехов...
У нее на животе нашли, в крови, под юбкой… прятала для смеху...
Что ж ты, Аля-Царица, за ними не доглядела?..
Красивое, как сложенный веер, было нежное Русино тело...
Заглядывались юнцы-кадеты... бруснику в кепках дарили...
Что ж вы, сволочи, жмоты, по ней молебен не сотворили?!..
Что ж не заказали вы, гады, по Русе панихиду -
А была вся золотая, жемчужная с виду...
А Леля все языки знала. Сто языков Вавилонских, Иерусалимских...
Волчьих, лисьих, окуневских... ершовских... налимских…
На ста языках балакала, смеясь, с Никой и Алей...
Что ж не вы ей, басурманы, сапфир-глаза закрывали?!..
Там, в лесу, под слоем грязи... под березкой в чахотке...
Лежат они, гнилые, костяные, распиленные лодки...
Смоленые долбленки... уродцы и уродки...
Немецкие, ангальт-цербстские, норвежские селедки...
А я их так люблю!.. лишь о них гулко охну.
Лишь по них слепну. Лишь от них глохну.
Лишь их бормотанье за кофием-сливками по утрам - повторяю.
Лишь для них живу. Лишь по них умираю.
И если их, в метельной купели крестимых, завижу -
Кричу им хриплым шепотом: ближе, ближе, ближе, ближе,
Еще шаг ко мне, ну, еще шаг, ну, еще полшажочка -
У вас ведь была еще я, забытая, брошенная дочка...
Ее расстреляли с вами... а она воскресла и бродит...
Вас поминает на всех площадях... при всем честном народе...
И крестится вашим крестом... и носит ваш жемчуг… и поет ваши песни...
И шепчет сухими губами во тьму:
воскресни... воскресни... воскресни... воскресни...
ПЛАКАТ
“ВПЕРЕДИ ВАС СМЕРТЬ, ПОЗАДИ ВАС СМЕРТЬ.”
(Плакат времен гражданской войны в России,
1918 - 1920)
Впереди вас смерть - позади вас смерть.
На холстине - вранья плакатного звон.
Кто во Брата стрелял - тому не посметь
Царским вороном стать в стае зимних ворон.
Черный кус металла приучен дрожать
В кулаке, где кровь превратилась в лед.
Кто в Сестру стрелял - тому не едать
За ужином рыбу и сотовый мед.
Тому за Вечерей не вкушать
Червонного хлеба, чермного вина.
Кто Отца убил - тому не дышать.
Вместо воздуха в легких - лебеда, белена.
Вы, громады домов, - ваши зенки белы.
Что вы пялитесь на зверька с револьвером в руке?!
Он стреляет - огонь!.. - уста еще теплы.
Он стреляет - огонь!.. - шпинель на виске.
Мы носили телогрейки, фуфайки, обноски, срам,
Ветошь свалки, ели с задворков отброс, -
А тут на лбу - чертог и храм:
Кровь рубинов, алмазы и перлы слез!
Вот они на башке воровской - яркий лал,
Турмалин - кап в снег, кровавый гранат:
Слаще шапки Мономаха брызжет кристалл,
Эта жизнь никогда не придет назад!
Вот где ужас - с оружьем - камнем стоять
Против всей своей, родной родовы:
Ты, окстися, - ведь ты же стреляешь в Мать,
В свет поверх Ее золотой головы!
В сноп безумный! В колосьев ржавый пучок!
В пляску резких, слепящих как омуль снегов!
Ты стреляешь в Родину?!.. Целься прямо в зрачок.
Крови вытечет, Боже, без берегов.
И не будет ни святых. Ни царей. Ни вер.
Ни юродивых с котомками близ хлебных дверей.
И я одна превращусь... в револьвер.
Изогнусь чугунно. Вздымусь острей.
И буду искать дулом… - а все мертво.
И буду искать дулом грудь… свою…
Но тяжелой черной стали шитво
Не согнется ни в Аду, ни в запечном Раю.
Мне в себя не выстрелить. Волком вой.
На ветру собачье горло дери.
И свистит моя пуля над головой
Живой земли, сверкающей изнутри.
Это я - чугун! Я - красная медь!
Я - железные пули нижу на нить!
Впереди вас смерть. Позади вас смерть.
Значит, Мать убитую мне хоронить.
СВЕЧИ В НОТР-ДАМ
Чужие, большие и белые свечи,
Чужая соборная тьма.
...Какие вы белые, будто бы плечи
Красавиц, сошедших с ума.
Вы бьете в лицо мне. Под дых. В подбородок.
Клеймите вы щеки и лоб
Сезонки, поденки из сонма уродок,
Что выродил русский сугроб.
Царю Артаксерксу я не повинилась.
Давиду-царю - не сдалась.
И царь Соломон, чьей женою блазнилось
Мне стать, - не втоптал меня в грязь.
Меня не убили с детьми бедной Риццы.
И то не меня, не меня
Волок Самарянин от Волги до Ниццы,
В рот тыча горбушку огня.
Расстрельная ночь не ночнее родильных;
Зачатье - в Зачатьевском; смерть -
У Фрола и Лавра. Парижей могильных
Уймись, краснотелая медь.
Католики в лбы двоеперстье втыкают.
Чесночный храпит гугенот.
Мне птицы по четкам снегов нагадают,
Когда мое счастье пройдет.
По четкам горчайших березовых почек,
По четкам собачьих когтей...
О свечи! Из чрева не выпущу дочек,
И зрю в облаках сыновей.
Вы белые, жирные, сладкие свечи,
Вы медом и салом, смолой,
Вы солодом, сливками, солью - далече -
От Сахарно-Снежной, Святой,
Великой земли, где великие звезды -
Мальками в полярной бадье.
О свечи, пылайте, как граф Калиостро,
Прожегший до дна бытие.
Прожгите живот мой в порезах и шрамах,
Омойте сполохами грудь.
Стою в Нотр-Дам. Я бродяжка, не дама.
На жемчуга связку - взглянуть
На светлой картине - поверх моей бедной,
Шальной и седой головы:
Родильное ложе, таз яркий и медный,
Кувшин, полотенце, волхвы
На корточках, на четвереньках смеются,
Суют в пеленах червячку -
Златые орехи, сребряные блюдца,
Из рюмочек пьют коньячку...
И низка жемчужная, снежная низка -
На шее родильницы - хлесь
Меня по зрачкам!
...Лупоглазая киска,
Все счастие - ныне издесь.
Все счастие - ныне, вовеки и присно,
В трещанье лучинок Нотр-Дам.
...Дай сына мне, дай
в угасающей жизни -
И я Тебе душу отдам.
ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ НАД МЕРТВЫМ ВЕКОМ
Я счастливая. Я танцую с тобой. Ты слышишь, ноги мои легки.
Я танцую с тобой над своей судьбой. Над девчонкой войны - ей велики
Ее валенки, серые утюги. Над теплушкой, где лишь селедка в зубах
У людей, утрамбованных так: ни зги, ни дыханья, а лишь - зловонье и прах.
Над набатом: а колокол спит на дне!.. - а речонка - лед черный - на Северах...
Я танцую с тобой, а ступни - в огне. Ну и пусть горят! Побеждаю страх.
Мы над веком танцуем: бешеный, он истекал слюной... навострял клыки...
А на нежной груди моей — медальон. Там его портрет - не моей руки.
Мне его, мой век, не изобразить. Мне над ним - с тобою - протан-цевать:
Захрипеть: успеть!.. Занедужить: пить... Процедить над телом отца: ...твою мать...
Поворот. Поворот. Еще поворот. Еще па. Фуэте. Еще антраша.
Я танцую с тобой - взгляд во взгляд, рот в рот, как дыханье посмертное - не-ды-ша.
Так утопленнику дышат, на ребра давя, их ломая - в губы - о зубы - стук.
Подарили мне жизнь - я ее отдала в танцевальный круг, в окольцовье рук.
Мы танцуем над веком, где было все - от Распятья и впрямь, и наоборот,
Где катилось железное колесо по костям - по грудям - по глазам - вперед.
Где сердца лишь кричали: Боже, храни Ты Царя!.. - а глотки: Да здравст-ву-ет
Комиссар!.. - где жгли животы огни, где огни плевали смертям вослед.
О, чудовищный танец!.. вихрись, кружись. Унесемся далеко. В поля. В снега.
Вот она какая жалкая, жизнь: малой птахой - в твоем кулаке - рука -
Воробьенком, голубкой...
...голубка, да. Пролетела над веком - в синь-небесах!.. -
Пока хрусь - под чугун-сапогом — слюда наста-грязи-льда - как стекло в часах...
Мы танцуем, любовь!.. - а железный бал сколько тел-литавр, сколько скрипок-дыб,
Сколько лбов, о землю, молясь, избивал барабанами кож, ударял под дых!
Нету времени гаже. Жесточе — нет. Так зачем ЭТА МУЗЫКА так хороша?!
Я танцую с тобой - на весь горький свет, и горит лицо, и поет душа!
За лопатками крылья - вразмах, вразлет! Все я смерти жизнью своей искуплю -
Потому что в любви никто не умрет, потому что я в танце тебя люблю!
В бедном танце последнем, что век сыграл на ребрастых арфах, рожках костяных,
На тимпанах и систрах, сестрах цимбал, на тулупах, зипунчиках меховых!
На ребячьих, голодных, диких зрачках - о, давай мы ХЛЕБА станцуем им!.. -
На рисованных кистью слезы — щеках матерей, чьи сыны - только прах и дым...
На дощатых лопатках бараков, крыш, где за стенами — стоны, где медью - смех,
Где петлей - кураж, где молитвой - мышь, где грудастая водка - одна на всех!
Ах, у Господа были любимчики все в нашем веке - в лачуге ли, во дворце...
А остались - спицами в колесе, а остались - бисером на лице!
Потом-бисером Двух Танцующих, Двух, колесом кружащихся над землей...
И над Временем... дымом кружится Дух... Только я живая! И ты - живой!
Только мы - живые - над тьмой смертей, над гудящей черной стеной огня...
Так кружи, любимый, меня быстрей, прямо в гордое небо неси меня!
В это небо большое, где будем лететь
Все мы, все мы, когда оборвется вук......................................................
Мне бы в танце - с тобой - вот так - умереть,
В вековом кольце ВСЕ простивших рук.