«Пустое сердце бьётся ровно,
В руке не дрогнул пистолет…»
М.Лермонтов.
Когда античность расцвела
И ей в прямое продолженье
Культура пышная взошла,
Что мы назвали «Возрожденьем» –
То было всё при «Короле»,
Что ПРЕЖДЕ «царствовал на Троне».
И по программе на Земле
Феб сеял вечное – в Законе.
Откуда же возник вопрос,
Что в части я второй поставил?
И неужели же всерьёз
В отставку Феба там отправил
Небесный «Царь»? Ведь нам намёк
Есть и в трагедии Шекспира
На то, как «родственный хорёк»
Великим стал владыкой мира.
И Феб немедля ощутил:
«Прогнило что-то». И в печали
Он нам намеренно сгустил
Те краски, бледные вначале.
Но в благодушных небесах
Тому не придали значенья.
И это всё – увы и ах! –
Подвигло их на продолженье,
Всех тех, кто «жадною толпой»
Всегда теснились «возле Трона»:
Мол, этот Феб – такой-сякой,
Мешает только. Для чего нам
Потворствовать его стишкам?
А Феб, Программы в продолженье,
Взял скрипку Моцарта и сам
Европы посетил владенья.
Ему не верилось тогда:
«Ужель и вправду всё в загоне?»
Ведь действовал он, как всегда.
Так что ж за власть на «малом троне»?
В ответ увесистый пинок
Он получает от вельможи
(Буквально!). Кто б подумать мог,
Что «подвиг» этот здесь возможен?
И вот приблизились теперь
К тому, о чём здесь сказка эта.
И Феб вошёл в соседнюю дверь,
Опять в обличии поэта…
* * *
Тут отступленье надо дать
Полезное на самом деле.
Зачем здесь богу пребывать,
Рождаясь в человечьем теле?
Ведь на Земле родившись, бог,
В каком-то смысле, телом скован,
Как человек, лишённый ног,
В «темнице» дух локализован.
Но для чего себя стеснять
Телесным среди нас рожденьем?
Чтоб ЧЕЛОВЕК мог воспринять
Божественное повеленье.
И покидая мир идей,
Храня божественную сущность,
Он РАДИ СЛОВА ДЛЯ ЛЮДЕЙ
Приносит в жертву вездесущность.
И здесь приватно разобрать
Полезно нам вопросик чудный:
«Зачем же бога высылать
В деревню из столицы людной?»
Ведь без заклятий и натуг
Бог мыслью духа вызывает –
И всё, что деется вокруг,
Смиренно дух ему вещает.
То есть, его от новостей
Ты этим действом не отключишь,
Но Слова жаждущих людей
Ты ссылкой с богом всё ж разлучишь.
А если бог среди людей
В деревне заперт от общенья
С элитой, то и он, ей-ей,
Испытывал бы затрудненья.
И «Поп» пророка схоронить
Хотел «в глуши лесов сосновых»,
Чтоб без помех себе плодить
Ещё стада клевретов новых.
Своим вторженьем в круг проблем
Феб оказался неудобен
И в «лавке» новых, хитрых тем
Он был для них слону подобен.
И эти темы «Поп» привнёс:
«Шеф-Повару» он прочил славу,
Коли удастся тот вопрос
Распространить «на всю державу».
Он бурный обещал прогресс,
Коль революция свершится.
А будет слава до небес –
«Царёк» на Трон, мол, взгромоздится.
Но знал бесспорно чародей:
Феб может, говоря СВОБОДНО,
«Глаголом жечь сердца людей»
И вдохновить на что угодно.
Он, Феб, способен объяснить
Нормальным людям простодушным,
Чем БУДЕТ план иль факт грозить –
И люди станут непослушны.
Он, Феб, могучий чародей,
Мог людям подсказать ИДЕЮ –
И овладев умом людей,
Опасным станет для злодея:
Завеса тайны, как всегда,
От слов пророка испарится
И зло обмана без труда
Для смертных может обнажиться.
Но здесь за Феба самого
Нам волноваться не придётся.
Ему не сделать ничего:
«Не спал бы только, отобьётся!»
* * *
И очевидно, вызывать
Он срочно стал себе подмогу –
Спасти культуру. И стал ждать
Того, «Кто-Сам-Подобен-Богу».
И вот, когда тот прилетел,
И обозрел все разрушенья,
И вник в пружины странных дел,
То принял важные решенья:
Он примененье запретил
(Чем заслужил от них укоры)
Могучих, но опасных сил
Ко всем народам без разбора;
Он ограничил ареал
Где будет опыт сумасшедший,
Чтобы народ не пострадал,
Уже развитие прошедший;
Он ограничил круг людей,
Кого использовать возможно
Для воплощения идей,
Чем всё урезал им безбожно,
Но не закрыл. А Аполлон
Готовить стал отлёт своё срочно,
Чтоб получился громким он,
И с временем увязан точно.
Теперь понятно, почему
Он вынужден был против воли
Их ЗАСТАВЛЯТЬ служить ему
И отпускать его «на волю» –
К врагам режима, на Кавказ,
Хотя жить должен под надзором
(Царю с небес был дан приказ:
«Не цацкаться там с этим «вором»!»).
И самодержец, умный царь,
Уныло говорит с тоскою:
«Ах, что за должность – «Государь»!
И трон печёт сковородою!
Сколь тяжек жребий мой! Увы,
Никто об этом не узнает.
И не сносить мне головы –
Так сердце бедное вещает.»
Не позавидуешь ему,
Той «серой гвардии майору»:
Работка-то не по уму,
Чтоб своротить такую гору.
Ведь против них был Аполлон.
А меч ума его – так тяжек!
И если «круг опишет» он –
Ищи, как звали тех бедняжек!
И до меня теперь дошло,
Что значили слова монарха,
И как им было тяжело
Бороться против патриарха
Небес. Ведь роль его – душить.
И нет судьбы его печальней:
Всё понимая, должен жить
Меж молотом и наковальней…
* * *
А хитроумный Аполлон
Так всем сумел распорядиться,
Что царь-начальник ПРИНУЖДЁН
С НИМ В ПЕРЕПИСКЕ НАХОДИТЬСЯ!
Он – личный цензор. И сонет,
Что Пушкин пишет, попадает
К царю на стол. И тот в ответ
ПРОЧТЯ ТЕ МЫСЛИ, отвечает:
«Да» или «нет» (ну, «разрешить»
Иль «запретить» – не в буквах дело).
Не хочет царь себя лишить
Общенья с богом. Не созрело
Видать, сознание его,
Чтобы давить без размышленья.
И в результате у него
Мы видим СТРАННЫЕ решенья:
Отец – сверхжёсткий феодал,
Душитель слова и свободы;
Наставник сына – либерал,
Учёный муж и друг народа
Жуковский. В результате сын
Откроет путь к капитализму,
Через который путь один
Для процветания отчизны.
И так всё время Аполлон
Приспешников «водил за салом»,
Пока не убедился он,
Что время действовать настало.
Что он придумал? Он решил
Жениться на красотке милой,
К которой свет благоволил,
И чтоб царю удобно было
С ней во дворец – ЕГО позвать.
И оправдать чтоб эти встречи,
Придворный чин изволил дать
Ему монарх. И то предтечей
Явилось бурного конца,
Где смерть его была в финале.
Но сих расчётов мудреца,
Конечно же, не замечали.
Ну, чин такой, как молвил свет,
Был оскорбителен поэту –
И он дворцовый этикет
Не соблюдал. А строчку эту
Он вывел кончиком пера:
«не рвусь я грудью в капитаны
И не ползу в асессора».
И это – правда без обмана.
Рискуя вызвать камнепад
Всех «знатоков его глубоких»,
Я поясню сей странный взгляд
На СТРОЙ событий тех далёких.
Красотка милая в дворце
Поклонников найдёт не мало,
А это – сплетни. И в конце
Всё путь к дуэли открывало.
(А быстрый яд иль пистолет
В тиши квартиры одинокой –
Вздор. С этим будет наш клеврет
Лишь в благодарности глубокой:
«Ах, раскакой ты молодец!
Ушёл – и всё. И слава богу!
А мы изобразим конец,
КАКОЙ ХОТИМ, приврав немного»).
* * *
И стало так, как он решил –
Ведь в людях он не ошибался.
И все ходы предупредил,
Чтоб дуэлянт не отказался
От поединка. И когда
Увидел он, что перекрыты
Все тропки к миру – вот тогда
Он лишь и выступил открыто.
И бедный маленький Дантес,
В тиски зажатый обстоятельств,
Созданных богом, в бучу влез.
И было там не до предательств,
А лишь бы голову сносить –
Законы Света ведь суровы.
Дантесу тоже «быть – не быть»
Стоял вопрос. В строю готовы
Стрелки стояли – хоть куда!
Всё сплошь лихие дуэлянты,
Стрелять готовые всегда
И в этом – истые таланты.
Феб первым поднял пистолет.
Но он убить его боялся!
И в руку ранивши, поэт –
Ну, браво Пушкин! – рассмеялся.
Поэтому я бы сказал:
Простите бедного Дантеса!
Он только волю выполнял
Соперника. Без интереса
И страсти. И сказал поэт:
«Пустое сердце бьётся ровно,
В руке не дрогнул пистолет».
А вот последствие – огромно.
Что люди сотни лет «жуют»
Подробности его постели –
То вздор. Они не отдают
Отчёта в СМЫСЛЕ сей дуэли.
А главный смысл, его венец –
Что силы неба правде внемлют
И обратили наконец,
С небес далёких взгляд на Землю.
* * *
Да, Аполлон нас не забыл,
Не бросил в странствиях далёких
И Русь он снова посетил
В событьях важных и жестоких,
Чтобы закрыли череду
«Попа» бесстыдных похождений,
Что он насочинял в бреду.
И стал историей сей «гений».
В шкафу стеклянном помещён
Под номерочком инвентарным.
Но по соседству всё же он
Со стендом противопожарным,
На всякий случай: в облаках
Земных тот «Поп» витает снова.
Но в сих профессорских руках,
Увы, уж роль теперь «Балдова».
Он канет в Лету. А поэт,
Идя к Земле, годя считает
До встречи здесь, когда рассвет
Над Русью снова засияет.
Ведь сказано: «Такой поэт,
Как Пушкин, на Руси родится
Не чаще, чем раз в двести лет».
Охочим в Пушкина рядиться
Все эти годы – несть числа.
И много было их, поверьте,
Чья слава громкою была
При жизни. И им всем бессмертье
Сулили мы. Но время шло
И уж не мало увенчанных
Пожрало времени жерло
Средь суеты и прений бранных.
А мы всё ищем средь имён,
Писавших бойко и умело:
А вдруг уже? Вдруг – это он?
…А двести лет уж прошумело…
2001 – 2005г.