У него на обед черепаховый суп
временами бывает. Хозяин. Не глуп.
Адюльтер понимает превратно.
По утрам - сигарета, бассейн и массаж,
чашка кофе «с Москвой» - привозной антураж
ностальгии «вполне адекватных».
На Экваторе точно не будет зимы.
Дождь три месяца льёт, перекрестки умыв.
Только джип здесь осилит дорогу,
превращая грунтовые в вязкую слизь.
Кабальеро не терпится прошлое слить,
как всегда, и забыться немного.
У неё на ногах шлёпки цвета «фокстрот».
Лет четырнадцать отроду, маленький рот
(а работа всё точит и точит).
Из одежды - истлевший давно палантин -
смесь футболки и платья, и вырез один,
доходящий до верхней из точек.
Черепашьими кольцами Напо текла,
отражалась в панели. На фоне стекла
мятый доллар - засунут под дворник.
Этот мэн никогда не умрёт от щедрот
и уверен, что «он никогда не умрёт
и прославится точно - во вторник».
Он немного известен и пишет стихи.
Возбудимость ума повышает стрихнин,
и тактильную чувственность гложет.
Правда, сердце шалит с каждым разом сильней,
а на пике приходит всё больше теней
отмечать восхитительность ложа.
Позвонки побережья о море кричат,
кружат ночи по смуглым девчачьим плечам,
донимают - рептилии в лицах.
На проспекте Вулканов на толику дней
в чёрно-серых тонах всё - темней и длинней,
и колибри в орла превратится.
Кордильеры…
Под утро молочный туман
забирается в спальни допить знойный май,
по фаянсу стекая рисунком
в чёрный кофе, корицей в котором зима.
Черепаховым рай освещает луна,
звёздный шлейф за туманы засунув.