А ты все сидишь и ждешь, ну когда же уже, когда из нее
Вылезет все это обычное, бабское, истерическое и злое: острые зубы, припрятанное гнилье
Покажи уже, покажи уже, е-мае,
Чтобы я не думал, что ты - то самое и мое.
Чтобы я увидел твое забрало, твоего копья раскаленное острие.
Ты ей вкалываешь по шпильке в день, ты ищешь под кожей яд: вот, ну что ты, давай, ужаль.
Она врет, говоря, что больно: они все врут, и тебе не жаль.
Ты о стольких уже поранился, и обжегся, и убежал,
Что во рту постоянно ампула с цианидом, в руке все время электрошокер или кинжал.
И она это видит четко и открывается, как дитя
так, что даже хочется окатить ледяным сарказмом, все как-то весело и шутя
это все же забавно - вот как ее раскладывает на части
твоя язвительность, каждый брошенный вскользь пустяк.
ты наблюдаешь ее чувствительность -
так рыба в ужасе бьется, дергается в сетях.
а она говорит - нет, не надо, хватит, во мне нет ненависти и зла.
не ищи ни копья, ни яда, я не умею,
но я живая, еще я много перенесла.
ты в ответ ей - что за истерики, что за споры, что за дела.
а она удрученно думает:
вот, ты греться хотела: куда ж ты, деточка, забрела.
думала, все тебе по силам - а тут не справилась, не смогла.
Смотришь - все, и уже не светится. Но, и правда, не раскаляется добела.
Ты сжимаешь в руке кинжал, но кого бояться - она молчит,
не приходит, не пишет письма и не справляется, как дела.
А тебе вдруг безумно хочется,
чтоб соскучилась и пришла.