Испокон веков так называли жителей Орловской губернии, за чересчур крутой нрав, да за редкое неумение сначала подумать. Жители Пушкарской слободы, по свидетельству Леонида Андреева, были особо выделены и прозывались пушкари-проломленные головы. Он прекрасно описал жизнь, нравы и быт пушкарей своего времени. Я набрался смелости, поскольку по рождению тоже к проломленным головам отношение имею непосредственное, написать маленький этюд о нравах аборигенов Пушкаревки второй половины двадцатого столетия...
В далеком детстве ни я, ни мои сверстники понятия не имели о детских садах и яслях. Мы росли, как чертополох вдоль заборов, и были по-настоящему уличными пацанами. Характерной особенностью взаимоотношений среди пацанвы было то, что наши родители не поощряли хождения друг к другу в гости. Нас выгоняли на улицу, и, в определенное время, загоняли домой. Так взрослые обозначали наши прогулки. Поэтому в памяти не отложилось воспоминаний о детской дружбе, скорее это было ватажное братство полудиких юнцов. Со своей иерархией. Верховодили подростки лет 13-14, дальше деление шло по возрастным и морально-волевым качествам. Внутри ватаги случались и распри, и драки. Причем, были сложившиеся пары антагонистов, которых старшие ребята стравливали меж собой себе на потеху.
Ватажное братство сплачивалось лишь в тех случаях, когда нужно было дать отпор чужеродной ватаге. В массовых драках внутренние конфликты забывались, и мы стояли друг за друга горой!
У всех пушкарей были клички. Были наследственные или новообретенные, но без клички истинным пушкарем тебя не признавали. Не только среди молодняка, это было характерно для всех возрастов коренных пушкарей.
Среди моих сверстников, по возрастной составляющей ватаги, были три брата. Старшего звали Нюка, и младшие погодки – Пека и Пака. Почему так? До сих пор не знаю. Может, родители из немых или косноязычных? Только в школе я узнал, что зовут их Николай, Петр и Павел.
Лет пять назад, приехав в отпуск на свою малую родину, я случайно встретил их. Для Пушкаревки эти седые, с изрезанными морщинами и отягощенными хроническим похмельем лицами мужики, по-прежнему оставались Пекой, Пакой и Нюкой...
И еще немного о кличках. Напротив нашего дома жил Монах. Мужик лет пятидесяти, который не отличался кротким нравом, и по пьянке, гонял свою жену по всей улице. Жители противоположной стороны отличались особо жуткими кличками - Леший, Расстегай, Колдун. К дому Колдуна мы никогда близко не подходили, настолько были запуганы суеверием и рассказами о его страшной силе. У Колдуна была дочь. Она носила на коротко остриженной голове круглую татарскую шапочку, ходила в драной кофте и длинной черной юбке, шаркая обрезанными сапогами на босу ногу. Имени ее никто не знал, но у нее была самая необыкновенная кличка, достойная дочери Колдуна, - Пандайкохли.
Лишь повзрослев, я узнал тайну этой клички. Оказывается в войну, во время оккупации, дочь Колдуна таким образом выпрашивала у немцев кофе: - пан, дай кохли.
На Пушкаревке и по сей день царят нравы и традиции времен Леонида Андреева. Лишь добавились пришлые, которые построили себе дома в нелепом, дубинно-мавританском стиле. До пушкарей и их традиций пришлецам, из ново русских, нет никакого дела, но клички им дают исключительно обидные.