Плачут сирени

Попов Владимир Николаевич
Сирень полыхала
возле заборов
и заглядывала в окна
низеньких дач…

Длинными-длинными
тёплыми вечерами
обитатели общежития
на улице Гоголя
выходили во двор
и начиналась гулянка.

Выходил полный Котенко
с трофейным аккордеоном.
Его тощая жена,
по прозвищу «Графиня»
несла табуретку.
На середине
свободного пространства
он топал ногой
и важно заявлял:
– Галю, – тут!
Он садился на табуретку
и вокруг этого центра
начиналось коловращение.

Пацанва уселась на лестнице,
словно стайка воробьёв.

Приблатнённый юноша «Серя»
точил финку о кирпич
и посвистывал через фиксу.

Секретарша Уткина
прижимала к груди
томик Тургенева
и закатывала глаза.


Шура-дура изображала Целиковскую
и кусала кончик платочка.

Раскосые близнецы
Адя и Гладя
боязливо переглядывались,
держась за широкую юбку
тёти Цили.

Активистска Роза Люксембурговна
собирала подписи
для свержения Чан Кай Ши
с острова Формоза.

Дедуля Хренов
сидел на ступеньках,
курил самокрутку,
качал головой
и бубнил под нос:
– Вот она, жизнья! Эх, ты!
Мурмелад с кочерыжкою!


Котенко важно
щёлкал регистрами.
Будто мастер
музыкальных дел
проверял рычание
и писклявость инструмента,
а вокруг нетерпеливо
кричали: – Давай «Девочку Надю!»
притопывая ногами
 и винтя талиями.

Котенко заиграл.
И, – пошли:
губки бантиком,
бровки шалашиком,
взялись за ручки,
плечики подпрыгивают,
спинки выгнуты,
зады оттопырены.
Два шага с притопом!
Два шага с прихлопом!
«Девочка Надя,
чего тебе надо?
Ничего не надо,
кроме шоколада!»

А сирень совсем сдурела!
и вместе с ней
сдурели люди:
от её вечернего
влажного запаха
кружилась голова
и душа то замирала,
то разрывалась на части.

По улице Гоголя,
поднимая пыль,
проехала пятитонка,
а за нею двигался
безногий инвалид
на самодельной коляске.
– Эй, заворачивай к нам! –
закричали все радостно.
Он подъехал. Его окружили.
Шура-дура погладила по голове.
«Серя» достал пачку «Казбека»
и дал прикурить.
Роза Люксембурговна
доверчиво протянула ему
бумагу и карандаш.
Котенко заиграл
«Девочкунадю»…

Инвалид был похож
на Ваню Курского, –
только без ног.
Он курил и светло улыбался.
– А можно попробовать? –
тихо спросил он
и посмотрел на Котенко.
Все оглянулись
на аккордеон.
Котенко медленно встал
и осторожно понёс
своё сокровище,
словно полное ведро
с водою, – боясь расплескать.

«Ваня Курский» тихонько,
словно Шопен,
прошёлся по клавишам,
склонил голову и заиграл
незнакомую мелодию.
Мелодия была незнакомой,
но всем показалось,
что они её где-то слышали.
Что она родилась
в соседней деревне.
А когда «Ваня» запел,
все притихли.
Голос был негромкий,
но такой чистый и задушевный,
что хотелось подойти ближе.

«Я не забуду
эти мгновенья,
то ли на счастье,
то ль на беду.
Плачут сирени,
плачут сирени,
плачут сирени
в нашем саду…»
Слова были простенькие
и всем понятные,
словно они написаны
кем-то из нас.
И все стали подпевать
в том месте,
где плачут сирени.
Пел Котенко, обнимая «графиню».
Пел приблатнённый «Серя»,
спрятав финку в рукав.
Пела секретарша Уткина
с закрытыми глазами.
Шура-дура изображала
Любовь Орлову
и пела американским басом.
Тётя Циля открывала рот:
ловила и глотала слова,
стараясь попасть в такт.
Адя и Гладя успокоились
и смотрели в одну точку.
Роза Люксембурговна
встала лицом к народу
и дирижировала карандашом,
как учил её в молодости
Изя Гольденвейзер.

«Стану пред милой
я на колени,
словно в тумане,
словно в бреду.
Плачут сирени,
плачут сирени,
плачут сирени
в нашем саду…»


«Ваня Курский»
допел свою песню,
словно допил чарку
горького вина.
Снял аккордеон.
Сказал: – Прощайте, братцы!
И заскрипел в сторону шоссе.
Все вышли на дорогу
и махали вслед.
Он уже отъехал далеко, –
к дому спекулянтов Мартыновых, –
обернулся и крикнул:
– Где наша…!
И ему ответили хором:
–…не пропадала!

Первой заплакала Шура-дура.
Потом заревели близнецы.
Котенко снял аккордеон,
встал по стойке «смирно»
и отдал честь.
Секретарша Уткина
вскрикнула: – Ах!
И уронила Тургенева.

«Серя» заскрипел зубами
и зашипел, угрожая кому-то:
– У, сучий рот!
Роза Люксембурговна
вскинула руку над головой
со сжатым кулаком
и истошно закричала:
– Но пасаран!

Инвалид удалился
и за ним бежала
ватага ребятишек,
провожая его
почти до самой станции.

                Май 2013