Герой-то наш трухнул, однако же, порядком!
Пусть бричка и неслась теперь во весь опор,
То есть буквально так и вовсе без оглядков,
Но он едва дышал, боялся до сих пор…
Давно уже деревня Ноздрёва удалилась,
Закрылася полями, другой совсем пейзаж,
Всё взглядывал назад: о, Боже! Сделай милость-
Не допусти погони - трясёт, трясёт мандраж…
Дыхание его с трудом переводилось,
А сердце трепыхалось, как в клетке воробей
Иль перепел какой. Ни в жизнь не приводилось
В таком быть переплёте… «Эк, как он крикнул: бей!
Тут, что ни говори, не подоспей исправник,
И света уже белого мог впредь не увидать…
Исчез бы без следа…Ведь, вот какой охальник…
Зачем к нему поехал? Не смог предугадать…
Скажи какую баню задал – насилу спасся…
Смотрите, ишь какой! Да кабы на один…
Поддержкою дворовых, как трус, скорей запасся,
Их-то чего винить? Как скажет господин…
Пропал бы насовсем, не видивши потомства,
Ни имя не оставив, ни состоянья… Факт!
Как на воде волдырь… Какое вероломство –
Ни чести, ни приличия… Не знает, что есть такт!»
Он много посулил Ноздрёву, не скупился,
Желаний всяких разных, как можно лишь в сердцах…
Когда бы кто послушал, конечно, изумился –
Средь слов во всём приличных встречались просто ах!
А что с этим поделаешь? Эмоции клокочут,
Сдержаться очень трудно и пользы в этом нет!
Ведь дело-то не шуточно… Не так ещё пророчат!
В любой из ситуаций русский найдёт ответ!
И Селифан в раздумьях: «Какой прескверный барин!
Таких не попадалось – вон сколько колесим!
Взять, плюнуть бы ему! Прям, жид, али татарин…
Свалился б в преисподнюю с имением своим!
Меня б не накормил – я б перебился… ладно…
Но кони в чём виновны? Как им не дать овса?
Овёс для коня корм, он любит его, главно…
Как нам, к примеру, кошт… Ведь, конь он, не коза…»
Казалось, о Ноздрёве не добро кони тоже!
Не только что гнедой и Заседатель как,
Но с ними и чубарый: «На что это похоже?
Одно пустое сено… не барин, а пустяк…
Такого никогда, ни разу не встречалось…
На что уж Селифан всегда почти бранит
И тем двоим получше, побольше доставалось
И мне перепадало! А этот? Паразит…»
Но вскоре недовольство у всех остановилось
Внезапным, неожиданным событием одним.
Все, и даже кучер, и барин его милость,
Словно с небес свалились, негаданно самим:
Опомнились, когда на них вдруг наскакала
С шестериком коней коляска невесть как…
Почти над головами( вот так всё прозвучало!)
Раздалися угрозы: «Ворона! Раз-раз-так!
Ах, ты мошенник, эдакой! Совсем уже не слышишь?
Ведь я тебе кричал: направо вороти!
Ай, пьян совсем, ворона?» «Чего ты злобой пышишь? –
Тут Селифан очнулся – Мог сам поворотить!
Чего так расскакался? Глаза-то где оставил?
чай, в кабаке в закладе? Зря глотку не дери!»
пытался сдать назад… Сознаться- против правил!
Мол, виноват, простите… Щас, чёрт его бери!
Разъехаться никак совсем не получалось:
Все упряжи смешались – не сразу расплести…
Чубарый с любопытством, не часто так случалось,
Обнюхивал приятельски попавшихся в пути.
В другой меж тем коляске сидели только дамы.
Одна совсем старуха, другая юных лет.
Шестнадцать и не больше – чудесный возраст самый!
Как подле ночи тёмной пленительный рассвет!
Хорошенький овал лица её круглился,
Как свежее яичко, что держит на просвет
В руке своей хозяйка! Казалось, мир дивился
При взгляде на неё – приятней глазу нет!
На небольшой головке из кос корона словно,
Не волосы, а золото! Так ловко заплели!
Принцессою смотрелась уже и безусловно!
Казалось, даже ножкой не трогала земли!
При этом был испуг в устах её медовых,
В распахнутых глазах плескалася слеза…
Герой наш обомлел от восприятий новых,
Глядел теперь в упор, что, в общем-то, нельзя…
Захваченный врасплох явившимся тут чудом,
Совсем не замечал, не видел кутерьмы,
Не слышал кучеров, ни раздраженья зуду –
Ослеп от этой звёздочки, блеснувшей среди тьмы…
Коляски между тем никак не разъезжались.
«Отсаживай, что ль, слышишь?» – кучер чужой кричал.
И лошади попятились и тут же снова сжались.
В восторге лишь чубарый! Чужих уж различал.
Никак он не хотел из колеи убраться,
В которой оказался капризами судьбы.
С приятелем новейшим старался пошептаться,
Но плёл, наверно, чушь иль сор мёл из избы,
Поскольку тот, чужой, лишь встряхивал ушами…
На это происшествие сбежались мужики-
Деревня была рядом! И нам понятно с вами,
Что пропустить такое им было не с руки…
Подобное так редко когда-либо случалось…
Для мужика любого что, как не благодать?
Как всё равно для немца газета коль попалась
Иль клуб какой особый… Сбежалась просто рать…
Деревня опустела: осталась лишь старуха,
Да малые ребята, что не востры ходить.
Все возле экипажей. В кулак шептались, глухо,
Потом взялись подсказывать кого как осадить…
Постромки отвязали, чубарого по морде –
Заставили тем самым попятиться назад…
Разрозни ли коней, на пользу делу, вроде,
Но те словно приклеились – не сдвинуть! Не хотят…
Досада ль в том была, что так вот разлучили
Иль просто блажь иль дурь – стояли, как стоят!
Уж сколько раз кнута по спинам получили –
Как вкопанные намертво, шаг сделать не хотят…
Участье мужиков взросло невероятно:
Наперебой совались советами как быть!
У кучеров по лицам уже бежали пятна
И пассажирам тоже не просто позабыть…
«Андрюшка! Ты ступай сейчас до пристяжного,
Да не к тому, вон к энтому, что справа от тебя!
Ты, дяденька Митяй, влезай на коренного!» -
Тот живенько взобрался. Весь длинный из себя,
С бородкой в рыжину и сильно сухощавый,
Вдруг сделался похожим на колокольню весь,
Иль лучше на крючок, скрипучий и вертлявый,
Которым из колодцев черпают воду здесь…
Стегнули лошадей – опять не тут-то было!
Ничем не пособил дядька Митяй беде…
«Стой! Стой! – вскричали громко с силой –
Давай на пристяжную! Сподручней так тебе!
На коренного пусть дядя Миняй садится»
Мужик широкоплечий с, как уголь, бородою,
Дороден тот Миняй…не дай Бог рассердить…
Живот, как самоварище, наполненный водою
Иль, может, даже сбитнем, примерного количества
Которого б хватило на весь озябший рынок… «Изволь!»-
С охотою взобрался. Смотрелся «Их Величеством»,
Но был тяжёл ужасно - прогнулся под ним конь…
«Теперь дела пойдут! – подначкою кричали-
Накаливай давай! Накаливай его!
Не энтого, того, что впереди, вначале!
Как надо пришпандорь! Потерпит, ничего!
Какая фря, однако! Кубыть, как карамора…
Корячится, гляди! Да вжарь ты ему, вжарь!-
Кому? Ну, как кому? Того вон солового…
Про меж ушей старайся, чувствительнее вдарь!»
Но дело всё не шло… Уже Митяй с Миняяем
На коренном вдвоём… конь до земли провис…
Андрей на пристяжном, зовёт его лентяем…
Ни в зад и ни в перёд и вдруг кнутища свист:
Опомнившийся кучер стегнул по их уж спинам,
Прогнал всех одним взмахом и ладно, потому,
Что от коней аж пар – мученья не по силам,
Как будто отмахали версту и не одну…
Он дал им отдохнуть – пошли без понуканий…
Во время всего этого наш Чичиков глядел
На юность незнакомки, метался средь исканий:
Как с ней заговорить? Но так и не сумел…
А между тем те дамы совсем из виду скрылись.
Хорошенькая девушка растаяла, как дым…
Исчезла, как видение… Опять поля крутились,
Опять дорога, бричка… Давно ль был молодым?
С чего бы, не понятно, пустился в размышления:
Вот так уж в жизни сложено, что в обществе своём
Среди ли самых чёрствых в шкале определения,
Шероховато-бледных и низменных слоёв.
Иль средь однообразных, скучающе-опрятных
Сословий самых высших хоть раз да на пути
Вам встретится явление приятнее приятных,
Такое не похожее, что хоть с ума сойти!
Вдруг поперёк печалей, из коих жизнь плетётся,
Блистающая радость промчится по судьбе
И всколыхнутся чувства, откуда что возьмётся?
«На что это похоже?» - вопрос задашь себе…
Вот также вот бывает, когда мимо деревни
Заглохнувшей совсем, не знавшей ничего
Кроме сохи и плуга, телеги самой древней,
Вдруг промелькнёт карета негаданней всего!
С картинными конями под упряжь золотую,
С сверканьем, блеском стёкол – волшебный экипаж!
В случившихся увидеть восторг был зачастую
С недоуменьем схожим, колотит нервы аж…
Карета давно скрылась, а те всё на дороге
И шапок не наденут, часами в след глядят…
Вот так и та блондинка мелькнула в нашем слоге
И скрылась светлым облаком, чуть замутивши взгляд
Герою нашей повести… Ах, будь ему лет двадцать!
Гусар ли он, студент иль просто так, юнец –
Чего б в нём не проснулось? Не трудно догадаться!
Чего б не восторгнулось средь девственных сердец…
И он бы так стоял, как мужики, к примеру.
Без смысла вперив очи во след карете той,
Забыв про всё на свете: про службу, даже веру.
Про самый мир, что в мире, застигнутый мечтой…
Но он уж не юнец, годами явно средними,
Характер осмотрительный и охлаждённых чувств…
Пусть тоже призадумался пленившися последними,
Однако положительней, без явных каких буйств…
Да, сильно призадумался, но если глянем в мысли,
Не так уж безотчётны они на этот миг,
А даже основательны, другими и не числи,
Попробуем взглянуть, что он себе содвиг:
«Преславная бабёшка! – открывши табакерку,
Понюхав табаку – Что хорошо-то в ней?
А то, что побожусь и можно на проверку:
Сейчас из пансиона, в теченье этих дней!
Как говорится, бабьего нет ничего в наличьи,
То есть того, что в тех противнее всего…
Она же, как дитя, вне правил и приличий
И скажет, что захочет, не скроет ничего!
Пластичный матерьял – лепи, чего угодно!
Она может стать чудом, а может выйти дрянь…
И точно выйдет дрянь, к капризам лишь пригодно…
Достаточно повсюду, куда только ни глянь…
Таким бабьём наполнят какие-нибудь тётушки,
Отец родной при встрече в сторонкой обойдёт…
Откуда что возьмётся? Важнее нет заботушки,
Как надобно смотреть, сказать что наперёд…
Во всякую минуту бояться уже станет,
Как не сказать бы больше, запутавшись в речах…
Окончится всё тем, что врать не перестанет…
Всю жизнь свою проврёт… Сколько таких встречал…»
Немного помолчал, потом ещё прибавил:
«И всё-таки досадно, никак не разузнал –
Кто бы её отец? Богат? Каких бы правил?
Помещик иль чиновник, что держит капитал?
Ведь если, предположим, придать её тысяч двести,
Кусочек очень лакомый мог выйти из неё!
Могла б составить счастье, добавить даже чести,
Решившему взять в жёны теперь уже её!»
Двести тысчонок так средь мыслей рисовались,
Что внутренне он начал сердиться на себя:
Зачем не расспросил когда там все метались
Форейтора иль кучера, почти уже любя…
*