Не шевелись. Пером гусиным я
по животу веду. Затихли звуки.
Уснувший мир, свернулся как змея.
Твои истомой связанные руки
сжимаются в томлении в кулаки.
Озноб мурашек волнами по телу.
Ты - пленница. И плен моей строки
и ласк моих есть то, что так хотела.
Перо отброшено, его сменил язык.
И бархат кожи трепетно и томно
вибрирует. В тебя как тать проник.
Настойчиво и, в общем-то, нескромно.
Но это не тревожит. Страха нет.
Есть страсть, что увлажняет твои губы.
Есть темнота дарующая свет.
И медные восторгов плотских трубы
кричат окрест: «О, да! О, нет! О, да!»
И тело бьётся в самой древней пляске,
неуловимо как жива-вода,
невыразимо как в волшебной сказке.
Волной цунами (сладкою как мёд)
украв из сущего и в космос нас отправив,
течёт свечи в ночи прозрачный лёд,
край бытия святым огнём оплавив.
Мы сжались в атомы, биением сердец
цепляясь за условности момента.
И время — безучастный мрачный жнец
вдруг замирает. Словно кинолента
в рапиде медленном покадрово явив
тебя на мне, меня в тебе. Сплетением
двух потных тел, канат сверхпрочный свив,
мы обрекаем космос на смятение.
Лишь крики счастья и постели скрип
уронит ночь в разбуженную Лету,
И стона твоего почти неслышный всхлип,
в который раз, спасающий Планету.