У меня к нему притяжение не влюбленности...

У меня к нему притяжение не влюбленности, а иное, совсем особенное родство. Мы не рушим предусмотрительной отдаленности, но всё чаще и чаще я думаю про него. Я в глазах его вижу боль свою и любовь свою — всё, что грело, перегорело и не сбылось. Я, как он, по отелям судеб чужих бездомствую, прожигая порой окурками им насквозь дорогие обои и дверь, уходя, распахнутой оставляя и свой оставляя повсюду след. Довелось нам обоим скитаться с душой распаханной, словно поле осеннее, прошлым, кричащим вслед: «Ничего не закончилось, не убежишь, не спрячешься! До конца своей жизни тебе этот груз нести!». Нам известно обоим, как больно, когда не значишься в списках тех, кто легко вместил у себя в горсти золотые барханы твоей беззаветной нежности, но просыпал без жалости, спутав с простым песком. В ежедневных порывах отчаянной псевдогрешности он бывает забавен, но слишком уж мне знаком взгляд затравленного волчонка (рожден на воле, но, от погони бегущий, капкана не избежал). В этом взгляде ранимость ребенка и сила воина, он теплее апрельского утра, острей ножа, в нем сливаются «не подходи ко мне!» и «спаси меня!». За его показной темнотою — один лишь свет. Меня тянет к нему неизвестной доселе силою, словно знаю его я не первый десяток лет. Эта сила — не страсть и не стадное восхищение. Не хочу от него ни автографов, ни детей. Здесь другое, неповторимое ощущение: наши души на одинаковой частоте.