Я тогда тебе не сказала.
Первого утром
я надела лучшее платье
и вышла из дома.
Импровизированный побег.
Я шла
в какое-то завтра,
аэропорту или вокзалу,
каким-то знакомым,
каким-то братьям,
я шла к тебе.
Я – самопровозглашённый Будда,
срок годности – 30 лет.
20 из них я двигаюсь из ниоткуда
на яркий свет.
Я храню в вороте своего пальто,
того, кто назвался другом,
того, за кого стоило умереть.
Но я – самый тихий среди альтов –
молодой кларнет,
что тянется к медным трубам.
Эти двое боялись Чёрного Человека,
прятались от него,
били стёкла тростью –
а я жду его каждый вечер,
медитируя на табурете,
кутая в холод плечи.
Я встречаю его поцелуем
и очень простым либретто,
если он забегает в гости.
Я тяну к нему семь тысяч пальцев,
семь тысяч глаз впиваются в двери,
семь тысяч игл
висят над моей макушкой.
Я так хочу, чтобы он пришёл –
и остался,
он знает всё – причины моих улыбок,
поводы для истерик.
Я делаю вид, что умею слушать
и люди верят.
Всё завершится предсказуемостью
романов и мелодрам,
третий с конца бокал,
предпоследний текст,
за ними – последний танец.
Я ставлю подпись:
жертвоприношения поездам,
ледяной крахмал,
но еще сложней
не сорваться в ту
безупречно черную пропасть.
И надо бы слушать маму,
– лечь на порог,
вцепится зубами в здравость,
но даже если Адам не смог
удержаться -
что мне осталось?
Я тебе тогда не сказала.
Меня магнитит в самую черноту,
будто руки висят на тросах,
в костях закипает ртуть.
Правда в том, что любые стихи завершаются драмой,
а чаще - прозой.
Но я предлагаю рискнуть.
2 октября, 2013 год